Вырваться захотелось нестерпимо, ощериться, обнажить клыки, ударить, высвободив все силы.
Но мальчишка сломается, он не готов и… а, он уже на пределе. Но впился в коробку, как пиявка впивается в ногу, — не выбросить, даже не надейся. И чем ему всё это так нравится? Будь его воля, он бы зашвырнул эту гадость как можно дальше, а потом ещё бы и землёй присыпал. Мальчишка знать не знает, как эта коробка жжёт руки.
Как досадно, остаётся только одно.
— Эй, пернатый, не спи, раз ввязался! — тогда рыкнул он птице и процедил с отвращением: — Твой ход…
Ворон взлетел со зловещим карканьем и исчез под потолком.
Дом задрожал в приступе гнева, в коридорах завыл ветер. Смрад усилился. Гончая с низким рокотом медленно, царственно шагнула в зал, вперив свои мерзкие, мелкие угольки глаз в добычу.
Ах ты дрянная безродная шавка!
Он зарычал, с ненавистью уставившись на тварь. Когда-то одного его рыка хватало, чтобы остановить не только разъярённого медведя, но и дружину, ощерившуюся топорами. Какой-то шавке он даже с этим мальчишкой не уступит!
Гончая дрогнула, села на брюхо и прижала уши, подпав под мираж его былой силы.
Перед глазами всё поплыло, прорвалось чувство паники, непонимание, страх. Шум отбросил его.
Мальчишка… дурак, сиди тихо!
Гончая опомнилась, мотнула мордой и припала для прыжка.
Издалека донеслось хлопанье крыльев, четыре пера упали из-под потолка и превратились в четыре мохнатых силуэта. Всё-таки уцелели. И накинулись на гончую скопом.
А, визг раздираемого врага… есть в этом что-то приятное, навевающее воспоминания… Однако даром щенкам это не пройдёт, особенно сломленному… в конце концов, они не многим лучше этой шавки…
К ногам вместе с чёрными перьями упала металлическая колба и сломалась, будто стеклянная, из неё повалил зеленоватый дым.
Очень кстати, пернатый.
В дом ворвался ураган, продул насквозь, унося вонь и дым, где-то под потолком торжествующе загремел о свободе ворон…
Мальчишка пошатнулся… рухнул пластом. Но коробки так и не выронил…
Ну что за молодёжь пошла? Слишком культурная и хлипкая, даже хребтов не поломать никому…
***
Когда на дороге вдали показалась точка автобуса, никто не смог сдержать ликующего вопля. Высыпав на дорогу, они перекрыли её лентой, чтоб наверняка.
Как же хотелось нормально поспать. А ещё помыться. Поесть, само собой. Чего-нибудь посытнее банки консервов, а главное — побольше. И открыть эту коробку!
Винс думал о ней, как проснулся, но ковырять при всех не стал. К счастью, ребятам было не до его находки. Убраться бы поскорее из этой глухомани. Никто не сказал вслух, но перспектива доехать-таки от станции до кемпинга висела на волоске.
Загрузившись в автобус и растёкшись по сидениям (благо автобус был пуст), парни с облегчением расхохотались.
— Всё, я с вами больше никуда не поеду, — заявил Винс, обведя остальных взглядом.
— Переночевать в поместье ты решил, — поддел его Хани.
— Но я не предлагал шататься по всему строению и испытывать его на прочность, — напомнил Винс. — Сами виноваты, что провалились.
«Создатель, мы разрушили культурный объект…» — взъерошив волосы, подумал Винс и откинулся на спинку сиденья.
— Повезло, что никто ничего не сломал… А поместье… Ну оно всё равно не охранялось… — сказал Ламберт.
— Так, это всё останется между нами, — проговорил Ральф, оттирая лицо влажными салфетками.
Вид у всех был побитый, даже пожёванный. Ссадины, царапины, уже проступали синяки, словно они не по заброшенному (и хлипкому) поместью лазили, а с кем-то дрались. Мда, поездка на природу оставила не самые славные воспоминания. Мало было леса со всеми шорохами и скрипами, так поместье добавило впечатлений. И кладбище тоже. А они всего-то хотели рыбалку, цивильный кемпинг, шашлыки, страшилки у костра. Конечно, в тёмном поместье страшилки вышли круче, но вот консервы встали колом, а до утра всякая дрянь снилась.
Повисло молчание, которое, однако, быстро прервало чавканье. Все уставились на Вига, который, похоже, посчитал своим долгом уничтожить запасы Хани до прибытия на станцию. Мясо он уплетал с аппетитом, но от одного взгляда Винсу стало дурно. Он отвернулся к окну и стал смотреть на лес, который, к счастью, вскоре сменился бескрайними полями, над которыми синело небо без единого облачка.
«Чувствую себя выжатым… — подумал он, прикрыв глаза. — Надо будет рассказать Максу про эту поездку. Может, стоило его позвать? Хотя… Вряд ли бы он был рад заблудиться в лесу… И вряд ли бы он смог стоически всё снести, как наш Виг… Ему, вроде, после ночи в лесу полегчало… Зачем вообще я предложил идти в поместье? Хмм… Ну, не на кладбище же ночевать», — как бы ставя себе зачёт, заключил Винс и потёр переносицу, когда в ушах слегка зашумело.
— Когда-нибудь… мы всё это обсудим… вспомнив вновь, — проговорил вдруг Ральф.
Винс повернулся и посмотрел на него. И обнаружил, что стал центром внимания, по-другому и не скажешь: почему-то все сверлили его внимательным взглядом.
— Типа, вспомним на старости лет? — усмехнулся Винс.
— Надеюсь, что раньше, — ответил Ральф.
[Дверь]
Как ни старайся не будить лихо, однажды оно всё же откроет глаза и взыскательно уставится на тебя, будто говоря: «Ты мне задолжал…» Винс очень надеется, что его «лихо» всё же не проснулось, а лишь… А что, собственно, оно сделало и во что его втравило?
Один октябрьский день затянул Винса в водоворот невероятных событий, перевернувших все понятия о реальности, а также принёс горькое знание, что не всякую дверь стоит бездумно распахивать, а тайну извлекать на поверхность.
-------------
Это случилось снова — Винс проснулся на крыше какой-то заброшки. Поднялся с трудом, осторожно размялся, похлопал себя по плечам, по бокам, по ногам — за ночь тело затекло, но вот что странно: он нисколько не замёрз. Наоборот, он чувствовал распирающий изнутри жар. Голова была удивительно пуста — как всегда после полнолуния.
«Не помню, что делал… По ощущениям — словно десяток километров на полной скорости бежал без передыха, а потом рухнул пластом. Может, так и было?»
Винс осмотрелся. На крыше никого, дверь шахты лестничного пролёта приоткрыта. Глянул с крыши вниз — ничего примечательного, кроме большой территории, обтянутой колючей проволокой. Заброшка же — это высокое здание с какой-то вывеской, торчащее на отшибе от квартала, над которым дымили трубы. Судя по всему, он где-то на окраине Коптилки, большого производственного района. Как его сюда занесло? Почему сюда?
Нос раздражал запах сырости, грязи и ржавчины. Винс поморщился и чихнул. И сам испугался, каким оглушительным вышел звук.
Скрипнула дверь, Винс обернулся. Никого.
«Так… где телефон?»
Он обшарил карманы, но ничего не нашёл. Который сейчас день, час? Борясь с подступающей паникой, Винс подошёл к двери, заглянул внутрь.
«Темень! Ни телефона, ни фонарика… Надеюсь, что просто забыл всё дома, а не растерял по пути сюда… Очень не хотелось бы ползать тут и искать… Что со мной творится? Что я делал вчера? Я пришёл сюда один? Кажется, у меня не было никаких планов, но… Я никогда ничего не планирую на полнолуние. Я был дома, допоздна работал над статьёй для сборника конференций, потом правил главу диплома… Потом… кофе… — желудок болезненно сжался при мысли о горячем и крепком напитке. — А потом я… будто выключился? Всё хуже и хуже…»
На прошлое полнолуние он проснулся дома и обнаружил у себя в кармане фигурку из материала, подозрительно похожего на кость. Где он мог её достать? Тайна, покрытая мраком и грязью — вернулся он заляпанным с головы до ног, будто на брюхе ползал по лесу или парку после сильного ливня. А летом, когда в столице проходил фестиваль еды с праздничными ярмарками и с торжественным открытием парка аттракционов, Винс ходил сытым неделю, потому что у него было ощущение, будто за злополучные три ночи он сожрал весь запас сахарной ваты вперемешку с колбасками, попкорном и лимонадом из автоматов.