— Я хочу испробовать на деле! Позвольте! Немедленно!
— Но уже позд…
— Позвольте! — повторил он и рванул вон, боясь потерять мысль.
— Школяр!
Он пронёсся по комнате к выходу, отметив, что краем глаза видел в библиотеке кого-то ещё, какое-то светлое пятно… Но мысли о кристалле вытеснили всё остальное.
Он добрался до нужного яруса бегом, запыхался (спорт никогда не был его сильной стороной) и по нужному коридору уже шёл, тяжело переводя дыхание. После чтения кристалла Школяр и правда чувствовал слабость, как от погружения на глубину, но в нём всё бурлило и искрилось, Школяр испытывал высшее счастье и хотел скорее его выплеснуть. В коридорах стояла тишина: кажется, все уже разошлись, занятия окончены. Сколько же он проспал?
— Ты куда это крадёшься? — окликнул его кто-то из Наставников.
Школяр вытянулся, будто правда крался и был пойман с поличным.
— Мне назначили дополнительную практику!
— Кто?
— Я сам…
Наставник вздохнул. Школяр приготовился к тому, что его сейчас за ухо выдворят вон, но его спасла Леда.
— Откройте ему класс 23-А, — велела она. — У Школяра есть важное дело.
Возражений больше не последовало.
В классе Наставник (а это был профессор по вызову гроз и бурь) не оставил Школяра одного, оно и понятно; Леда тоже осталась, изящно и деликатно села у выхода.
Получив в своё распоряжение стол и все необходимые инструменты, Школяр немного успокоился, размял руки, хрустнул костяшками, постучал себя по шее. Теперь он сможет, непременно!
На смену волнению и чувству собственного ничтожества пришло волнение алхимика, затаившего дыхание над пробиркой с гомункулом.
Заученными, точными движениями он начал смешивать ингредиенты. Вода. Соли. В самом начале почти что чистая химия, но потом — в действие пошла магия. Дыхание творца. Пальцы покалывало, виски быстро налились тяжестью, на позвоночник давила тяжесть мира, но Школяр продолжал. Под его руками на стеклянном блюде шло преобразование.
Он создаст великолепный камень. Такой, чтобы смог выдержать все магические реакции и не разбиться, чтобы оградил хозяина от помарок, собрал его силу и умножил множеством своих граней.
Кристалл вышел почти с ладонь. Мутновато молочный с золотыми искрами внутри.
«Нет, недостаточно… ещё не…»
Из носа хлынула кровь. Школяр пошатнулся, зацепился за стол. Наставник уже был рядом, что-то говорил, совал под нос какую-то пахучую дрянь, но Школяр с трудом воспринимал, что он говорил и делал, все его силы были направлены на то, чтобы держаться за стол. Леда угадывалась рядом светлым участливым пятном, её холодные руки коснулись его лица, жар стал постепенно отступать, а шум в ушах утихать.
— Поэтому и я говорила, что ты не должен спешить, — сказала она, подавая ему платок. — Для твоего организма это пока слишком большая нагрузка.
— Нет! — упрямо воскликнул Школяр, неуклюже попытавшись отмахнуться. — Пусть привыкает! Пусть…
Он зажал рот, внезапно почувствовав тошноту.
— Пожалуйста, позаботьтесь о нём, — попросила Леда и оставила Школяра на Наставника.
«Почему? Почему я так слаб? Проклятье! Проклятье!»
***
В скверике на лавочке его ждала Саранча. С одного взгляда на неё Школяру сразу же захотелось опять нырнуть в тайный ход, ведущий к убежищу Ковена.
Саранча встала, хрустнула костяшками и вперила в него свой коронный убийственный взгляд. Школяр втянул шею в плечи и поплёлся по улице, решив ничего не говорить.
Мощный удар свалил его на брусчатку, Школяр треснулся подбородком, клацанье зубов отпечаталось в мозгах.
— За что? — заскулил он, повернувшись на бок и потирая ушибленное лицо, глянул на Саранчу.
— Ты хотел улизнуть. Хотел остаться там на всю ночь и дольше.
— Нет.
— Хотел-хотел! Трус! Ты всё хуже и хуже!
Он зло скрипнул зубами. Сестра воинственно задрала подбородок, в презрительном и злобном взгляде так и читалось: давай, ударь в ответ!
— Тебе не мешало бы поработать над своим характером, — проворчал он.
На лице сестры появилось разочарование.
— Я ведьма, Найдж, а ведьме положено быть злой.
— Нашла, чем хвастаться.
— Я ведьма, а ты — хрень на палочке! — шагнув и схватив его за грудки, прорычала она ему в лицо. — Всё никак не очнёшься.
Тут она, похоже, рассмотрела, что футболка у него залита кровью.
— Снова надрывался? Дурак.
Он оттолкнул её и поднялся, раздражённо посмотрел сверху вниз, мстительно даже. Однако Саранчу это только больше разозлило.
— На кой чёрт ты этой ерундой занимаешься? Ты! Ты, блин, кто способен на большее!
— Я занимаюсь тем, чем хочу, — одёрнул её он. — Кажется, это одна из догм Ковена.
Саранча разъярённо всплеснула руками и схватила его под руку, потащила по улице с удивительной для её росточка и комплекции силой.
— Дебил! Какой ж ты дебил! — рычала она, а он флегматично думал, толкнуть её-таки в спину или пусть тащит дальше.
Агата давно и безнадёжно хотела с ним подраться, но он никогда не поддавался. Смысл, если она и без ответа частенько его избивает?
— Ненавижу тебя! Ненавижу больше всего на свете!
— Я знаю… плачу тем же… Не тяни.
Она рванула его, оторвала от земли и перекинула через плечо, долбанув плашмя об брусчатку и выбив из него дух. Да, Саранча навострилась в использовании своего дара, ничего не скажешь.
— Бесишь!
Ему было чертовски больно и перед глазами всё потемнело и расплылось, но Школяр всё же выдал как можно спокойнее:
— Вряд ли Леда просила меня бить.
Агату перекосило.
— И маме не понравится моё разбитое лицо.
Агату перекосило ещё больше.
— Вот никогда ты не думаешь…
Он осёкся, уставившись на подошву ботинка, зависшего над лицом.
А, конечно, она всегда-всегда хотела его раздавить. Или выдавить вон, он знал. Ей никогда не хватало ума оценить возможные последствия, но что-то её всё же удерживало. Интересно, что же это было?
Так и сейчас Агата топнула рядом с его головой и, круто развернувшись, зашагала вперёд, бросив на ходу, что он без труда может себя подлечить.
Он посмотрел на небо. Чёрное, ровное и украшенное звёздочками. От брусчатки тянуло лютым холодом — март выдался промозглым и с проливными дождями. В голове пронеслась шальная мысль: если он простудится, сильно заболеет, позволят ли ему спешить? Конечно, до совершеннолетия меньше месяца, но разве мать так запросто его отпустит на волю? Скорее, она Агату выставит, а его ни за что. Когда же наступит тот момент, когда он сможет сопротивляться? Когда сможет уйти? Когда все вокруг сочтут, что пора, что он вырос?
«Не хочу ждать. Не хочу терпеть. Хочу, чтобы всё менялось здесь и сейчас. Я ведь маг. Почему я должен ждать?»
Он закрыл глаза рукой, уткнулся в рукав и заплакал.
…Саранча ждала его у подъезда. Хмурая, насупившаяся и закутавшаяся в тонкий шарфик. В глазах — мысли о бегстве. В этом они очень похожи. Он прошёл мимо, не позвав, не сказав ничего, окунулся в вонь подъезда, внутренне застыл. Нет, ещё месяц и он всё же уберётся отсюда. Ему будет восемнадцать, мать не сможет его удержать.
Квартира оказалась пуста. Выдохнув украдкой, Найджел прошёл к себе.
В последнее время мать всё чаще где-то задерживается, спускает деньги на дорогие и роскошные (по её мнению) вещи, строит из себя прожигательницу жизни (особенно перед соседями), а на деле экономит на всём, чтобы покупать себе косметику, духи и прочую женскую дребедень. Но всё всегда оборачивается одним и тем же: она начинает пить, нервно курить на балконе и жаловаться на весь свет лицемерной подруге.
«Иногда мне правда интересно, как она ещё не отвела Агату какому-нибудь сутенёру…»
На письменном столе Найджел обнаружил программки из университетов и любовно написанную записку, которую он пробежал глазами и скривился. Мать печётся о том, чтобы её возлюбленное и будто бы единственное чадо выбрало себе университет. Воплотить её несбывшиеся мечты. Записку он смял и выбросил, а программки, не глядя, засунул в стол.