Заметив, что я ошеломлен, дон Хенаро дважды хлопнул в ладони и опрокинулся на спину. Он, несомненно, хотел привлечь мое внимание: несколько раз заваливался на спину, сохраняя позу сидящего человека и упираясь головой в землю. Потом с силой вытолкнул тело в вертикальное положение и «просидел» так какое-то время на собственной голове.
Наконец старики угомонились, и дон Хуан продолжил разговор. Я сел поудобнее. На этот раз он не улыбался, как бывало, когда я внимательно слушал его слова. Дон Хенаро снова уставился на меня, будто ждал, когда я примусь писать, но я не стал этого делать. Дон Хуан тем временем отчитывал меня за то, что, собирая растения, я с ними не разговариваю, как он велел. Ты погубил растения, сказал он, и они могли бы тебя погубить. Наверняка они рано или поздно навлекут на тебя болезнь. Ты решишь, что у тебя обычный грипп, и ни за что не догадаешься об его истинной причине.
Оба опять развеселились. Затем дон Хуан сказал серьезно:
— Если не будешь думать о смерти, то в жизни твоей не будет ни смысла, ни порядка. — Лицо у него было суровое.
— Что еще есть у человека, кроме жизни и смерти? — спросил он.
Эта мысль показалась мне интересной, и я открыл блокнот. Дон Хенаро с улыбкой уставился на меня. Потом откинул голову назад и раздул ноздри. Мышцами носа он владел мастерски и раздул ноздри вдвое против обычного.
В этой клоунаде самым комичным были не действия дона Хенаро, а его собственная реакция на них. Он опрокинулся на землю, захохотал и вновь оказался все в той же позе — вверх тормашками.
Дон Хуан смеялся до слез, я же лишь нервно похихикивал.
— Хенаро терпеть не может писанины, — объяснил дон Хуан.
Я убрал было блокнот, но дон Хенаро сказал, что ничего против не имеет. Я снова принялся писать. Дон Хенаро повторил свой трюк, и оба старика опять покатились со смеху.
Все еще смеясь, дон Хуан сказал, что Хенаро просто меня копирует, — когда я пишу, у меня раздуваются ноздри. А еще дон Хенаро считает, что изучать колдовство с помощью карандаша и бумаги — такая же чушь, как сидеть на голове. Вот он и принимает эту нелепую позу.
— Ведь и вправду забавно, — сказал дон Хуан. — Только Хенаро способен сидеть на голове, и только ты способен учиться колдовству по бумаге.
Оба покатились со смеху, и дон Хенаро повторил свои невероятные кувырки.
Он мне нравился; его движения были изящны и точны.
— Прошу меня извинить, дон Хенаро, — сказал я, раскрывая блокнот.
— Не за что, — хихикнул он.
Но писать я уже не мог. Старики стали толковать о том, как растения могут навлечь смерть и как колдуны используют их с этой целью. Разговаривая, они не сводили с меня глаз, словно опасаясь, не начну ли я писать снова.
— Карлос — как жеребец, который не любит седла, — сказал дон Хуан. — Его нужно объезжать медленно. Ты так его напугал, что теперь он за карандаш не возьмется.
Дон Хенаро раздул ноздри, сдвинул брови и взмолился:
— Пиши, Карлито, пиши! Пиши, пока пальцы не отвалятся.
Дон Хуан встал и, подняв руки, потянулся. Несмотря на преклонный возраст, тело его было сильным и гибким. Он направился в кусты, растущие возле хижины, а я остался наедине с доном Хенаро. Тот пристально посмотрел на меня, я в замешательстве отвел взгляд.
— Неужели не поглядишь на меня? — весело спросил дон Хенаро.
Он раздул ноздри, да так, что они задрожали. Потом встал и повторил движения дона Хуана — так же выгнул спину и вытянул руки, но при этом его тело искривилось в комической позе. Он мастерски совместил изысканную пантомиму с отчаянным шутовством. А в целом вышла великолепная карикатура на дона Хуана.
Дон Хуан как раз вернулся, сразу же понял, что к чему, и, посмеиваясь, сел на свое место.
— А куда у нас сегодня дует ветер? — ни с того ни с сего спросил дон Хенаро.
Дон Хуан кивком головы указал на запад.
— Схожу-ка я туда, куда ветер дует, — молвил дон Хенаро.
Он вдруг обернулся и ткнул пальцем в мою сторону.
— Если услышишь грохот, не пугайся. Когда дон Хенаро садится ср..., горы ходуном ходят.
Дон Хенаро скрылся в кустах, и тут же раздался оглушительный грохот. Я не знал, что и подумать, и вопросительно посмотрел на дона Хуана. Тот заходился от смеха.
17 октября 1968 года
Не помню, что побудило дона Хенаро рассказать мне об устройстве, как он выразился, «того мира». Он сказал, что великий колдун — это орел, вернее, он может принять облик орла, а злой колдун — «теколоте», сова. Злой колдун — дитя ночи; самые подходящие воплощения для него — пума и другие дикие кошки, а также ночные птицы, особенно сова. Он добавил, что «брухос лирикос», или колдуны-дилетанты, предпочитают других животных и птиц, в частности ворону. Дон Хуан, до сих пор не проронивший ни слова, засмеялся.