– Когда это случилось, дон Хенаро?
– В 1942 году.
– Ты сам был при этом?
– Нет, меня не было, но о его смерти рассказывают до сих пор. Говорят, что от него даже пепла не осталось, только большая лужа жира.
Дон Хуан рассказывал о своем благодетеле-дьяб-леро без всяких подробностей, ни разу не назвав его по имени и не уточнив, где проходило обучение. Да и вообще дон Хуан очень редко рассказывал о своей жизни. Мне удалось узнать только, что он родился на юго-западе в 1891 году, почти всю свою жизнь провел в Мексике, что в 1900 году мексиканское правительство сослало его семью вместе с тысячами других соноранских индейцев в центральные районы страны и до 1940года он жил в Центральной и Южной Мексике. Таким образом, он много путешествовал, и его знания могли быть результатом самых разных влияний. Сам он считал себя индейцем из Соноры, но я не уверен, что его знания связаны исключительно с культурой соноранских индейцев.
Впрочем, выяснение его культурных корней в мои задачи не входит.
Учеником дона Хуана я стал в июне 1961 года. До этого времени я несколько раз встречался с ним при разных обстоятельствах, но всегда в качестве антрополога-наблюдателя. Во время наших первых разговоров я украдкой делал краткие записи, а затем, полагаясь на свою память, восстанавливал весь разговор. Когда я стал его учеником, вести записи оказалось гораздо труднее, ибо разговоры наши затрагивали множество самых разных тем. Дон Хуан разрешал мне, хотя и с большой неохотой, открыто записывать наши беседы, но делать фотографии и магнитофонные записи не позволил.
Мое ученичество проходило сперва в Аризоне, затем в Соноре – как раз в это время дон Хуан перебрался в Мексику. Я старался видеться с ним по нескольку дней подряд и как можно чаще. В летние месяцы 1961—1964 годов мои посещения участились и удлинились. Окидывая взглядом прошлое, должен признаться, что частые приезды-отъезды не позволяли мне полностью отдаться обучению, без чего овладеть колдовством, видимо, невозможно. Но были здесь и свои плюсы: такой режим позволил мне сохранить критическое отношение к происходящему, что было бы невозможным, находись я рядом с доном Хуаном неотлучно. В сентябре 1965 года я добровольно прервал свое ученичество.
Через несколько месяцев после разлуки с доном Хуаном я впервые задумал привести свои полевые записи в порядок. Собранный мной материал был очень обширен и содержал много лишнего, и я начал с классификации.
Я распределил весь материал по группам взаимосвязанных тем и методов, а в пределах каждой группы – по степени его субъективной ценности, то есть по силе его воздействия на меня. В результате возникла следующая схема: использование галлюциногенных растений; ритуалы и заклятия, применяемые при колдовстве; приобретение и употребление «предметов силы»; использование лекарственных растений; песни и легенды.
Однако, размышляя над явлениями, с которыми мне довелось столкнуться, я понял, что вся эта классификация слишком формальна и любая попытка улучшить мою схему приведет лишь к ее усложнению и ничего не даст по существу.
После моего бегства я потратил несколько месяцев на то, чтобы осмыслить свой опыт, то есть обучение последовательной системе верований посредством практического экспериментального метода. С самого начала было очевидно, что учение дона Хуана обладает своей системой. Как только он окончательно решил передать мне свое учение, в его объяснениях возникла определенная логика. Почувствовать эту логику и понять ее оказалось невероятно трудной задачей. По-видимому, это объяснялось тем, что и после четырех лет своего обучения я по-прежнему оставался новичком. Дон Хуан явно учил меня точно так же, как его самого в свое время учил благодетель, и сам он, вероятно, прошел через те же трудности, которые испытывал я. Дон Хуан как-то намекнул на это, признавшись, что ему нелегко было понимать своего учителя. Это убедило меня в том, что обучение колдовству – почти безнадежное по трудности предприятие. Лично мне, человеку западной культуры, явления, с которыми пришлось столкнуться при обучении, казались столь невероятными, столь необъяснимыми с точки зрения повседневного опыта, что я пришел к выводу: любая попытка классифицировать полевой материал, как это принято в университетской науке, обречена на провал.
В конце концов мне стало ясно, что знание дона Хуана имеет смысл рассматривать только в той плоскости, в какой видит его он сам, – тогда оно обретает достоверность и убедительность. Пытаясь согласовать свои взгляды со взглядами дона Хуана, я вскоре понял, что он использует понятия, которые для него очевидны, мне же совершенно чужды, и потому попытка понять учение дона Хуана так, как понимал его он сам, завела меня в тупик. Поэтому моей главной задачей стало выявить его концептуальную систему. Размышляя в этом направлении, я заметил, что одну часть учения, а именно использование галлюциногенных растений, дон Хуан выделял особо. Это позволило мне пересмотреть исходную схему.