Немного спустя бутылку снова пустили по кругу. Дон Хуан протянул мне кусок жесткого вяленого мяса. Я сказал, что есть не хочу.
– Это не еда, – возразил он твердо.
Процедура повторялась шесть раз. Помню, что, когда я жевал шестой шарик, беседа оживилась, и, хотя я не понял, на каком языке говорили, тема разговора показалась мне невероятно интересной, и я постарался прислушаться, чтобы самому принять в нем участие. Но когда я сделал попытку заговорить, то понял, что не смогу – слова блуждали в моей голове бесцельно и хаотично.
Я сидел опершись спиной о стену. Собеседники говорили по-итальянски, то и дело повторяя одну и ту же фразу о глупости акул. Тема их разговора ничуть меня не удивила. Как-то я рассказывал дону Хуану, что река Колорадо в Аризоне была названа испанцами «elriodelostizones» («Река горелого леса»), но кто-то неверно прочел или понял слово «tizones», и реку назвали «elriodelostiburones» («Акулья река»). Я был уверен, что мужчины обсуждают именно эту историю, хоти мне как-то не пришло в голову, что никто из них не может знать итальянского.
Вскоре я почувствовал сильную тошноту, но не помню, вырвало меня или нет. Очень хотелось пить, я попросил воды.
Дон Хуан принес большую кастрюлю и поставил у стены. Он зачерпнул из кастрюли не то чашкой, не то банкой, подал мне и опять велел не глотать, а только прополоскать рот.
Вода оказалась какой-то необыкновенно блестящей, стекловидной, будто отлакированной. Я хотел спросить у дона Хуана, что это значит, но, с трудом пытаясь изложить свою мысль на английском, вспомнил вдруг, что он этим языком не владеет.
Я пришел в полное замешательство, когда понял, что, несмотря на всю ясность сознания, говорить не могу. Я хотел высказаться о необычных свойствах воды, но вдруг сообразил, что мысли выходят у меня изо рта не словами, а в виде жидкости: приятный поток жидких слов, нечто вроде рвоты, не сопровождающейся никакими усилиями и сокращениями диафрагмы.
Я глотнул воды, ощущение рвоты сразу исчезло. К этому времени все звуки смолкли, и я обнаружил, что никак не могу сфокусировать свое зрение. Повернувшись, чтобы взглянуть на дона Хуана, я увидел, что поле зрения у меня сузилось до небольшого круга прямо передо мной. Это открытие не испугало меня и не вызвало неприятных эмоций, а, напротив, увлекло своей новизной. Я буквально ощупывал землю взглядом, то задерживая его на одной точке, то медленно поворачивая голову из стороны в сторону.
Когда мы перебрались на веранду, было уже темно, и лишь у самого горизонта едва виднелись городские огни. Но в маленьком круге моего зрения все было видно как днем! Совершенно позабыв о доне Хуане и всех остальных, я сосредоточился на своем «прожекторном» зрении. Я рассмотрел нижнюю часть стены с примыкающей полоской пола, медленно повернул голову направо и увидел дона Хуана. Потом повернул голову налево, и мой взгляд уперся в дно кастрюли с водой. Приподняв голову, я прямо перед собой заметил небольшого черного пс«. Пес подошел к кастрюле и стал лакать воду. Я поднял руку, чтобы отогнать его от воды, но, сосредоточив на нем взгляд, обнаружил, что пес становится прозрачным! Вода была вязкой и блестящей: я видел, как она перетекает по горлу пса в его тело, равномерно распространяется по нему и изливается наружу через каждый его волосок. Светящаяся жидкость двигалась по шерсти и покидала ее, образуя прозрачный, пышный, шелковистый ореол.
В этот момент я ощутил сильные судороги, и тут же вокруг меня возник узкий низкий туннель, очень жесткий и невероятно холодный. На ощупь он был как бы из листового железа. Я был на дне туннеля; попытался подняться, но ударился о металлический потолок. Туннель при этом настолько сузился, что я стал задыхаться. Помню, что пополз к круглому выходу из туннеля; добравшись до него (если только добрался), я совершенно позабыл и о псе, и о доне Хуане, и о самом себе. Я был невероятно измучен, дыхание мое прерывалось, одежда пропиталась какой-то липкой дрянью. Катаясь взад-вперед, я старался найти такое положение, при котором сердце перестало бы так колотиться. И вдруг снова заметил собаку.
В голове у меня мгновенно прояснилось, и я все вспомнил. Я повернулся в сторону дона Хуана, но не увидел никого и ничего, кроме светящегося пса. Его тело излучало ослепительно яркий свет. Я опять увидел, как в нем течет вода, воспламеняя его и озаряя все вокруг. Я добрался до кастрюли, погрузил лицо в воду и стал лакать вместе с псом. Руками я опирался о землю и видел, как по моим жилам течет жидкость, переливаясь красным, желтым, зеленым... Я пил до тех пор, пока не воспламенился и весь не заполыхал, а жидкость не стала изливаться из меня через каждую пору, вытягиваясь, подобно шелковым нитям. Вокруг меня тоже возник лучезарный переливчатый ореол. Я глянул на пса: он светился и полыхал точно так же, как я! Величайшая радость овладела мной, и мы побежали вдвоем в сторону желтого тепла, исходящего непонятно откуда. Там мы принялись играть. Мы играли и боролись до тех пор, пока я не стал угадывать все его желания, а он – мои. Мы по очереди управляли друг другом, как марионетками. Поворачивая свою ступню, я заставлял пса перебирать лапами, а всякий раз, когда он кивал головой, я испытывал непреодолимое желание прыгнуть. Коронной его шуткой было заставлять меня садиться и чесать голову ногой; он добивался этого, размахивая и тряся ушами. Это его движение казалось мне невероятно забавным. «Сколько изящества и грации! – думал я. – Какое мастерство!»