Я горячо возражал, но она оставалась непреклонной.
– Нет, дорогой, перед нами – долгий путь. Вскоре «Горничные, Инкорпорейтед» станет такой же великой, как General Electric[6]. Когда мы поженимся, я хочу забыть о бизнесе и целиком посвятить себя твоему счастью. Но сначала я должна поработать для твоего благополучия, для твоего будущего. Верь мне, дорогой.
Что я и сделал. По случаю помолвки я хотел подарить ей шикарное обручальное кольцо – она не позволила. Тогда я передал ей часть моих акций. После долгих уговоров она согласилась принять их. Теперь я не уверен, что это была моя идея.
После этого я начал работать еще усерднее, непрестанно думая о механизации мусорных ведер и посудных моек. И все были счастливы… все, кроме Пита и Рикки. Питу было просто наплевать на Беллу, как и на все, что он не одобрял, но изменить не мог, а вот Рикки была по-настоящему несчастна.
Моя вина. Лет с шести она была «моей девушкой», со встрепанными волосами и огромными серьезными глазами. А я собирался «жениться на ней, когда она вырастет, чтобы вместе заботиться о Пите». Я полагал, что это всего лишь игра, что мы оба понимаем это, что я нужен маленькой Рикки только для того, чтобы Питу было хорошо. Но кто может понять детскую душу?
Что касается детей, я не сентиментален. Большинство из них – маленькие чудовища, не поддающиеся цивилизации, пока не вырастут. Но маленькая Фредерика напоминала мне мою сестру, не говоря уже о том, что она любила Пита и заботилась о нем. Мне кажется, она любила меня за то, что я на нее никогда не кричал (в те времена я сам еще обижался, как ребенок) и совершенно серьезно принимал все ее фантазии. Рикки была прелесть. У нее было спокойное достоинство, начисто исключавшее визг, хныканье, лазание по коленям. Мы дружили и вместе заботились о Пите. Ей, кажется, нравилось быть «моей девушкой», и она хорошо вела свою партию в нашей игре.
Сам я не играл так увлеченно с тех пор, как мама и сестренка погибли под бомбежкой. Но одного я не учел – я всегда был серьезен, и Рикки это знала. Когда появилась Белла, ей было десять лет, а когда я сделал Белл предложение – почти одиннадцать. Наверное, я один знал, как она ненавидела свою соперницу. Внешне это почти не проявлялось: Рикки просто не хотела с ней разговаривать. Белла называла это «застенчивостью», и Майлз, как мне казалось, тоже так считал.
Но я-то знал, в чем дело, и несколько раз пытался объясниться с Рикки. Вы когда-нибудь пробовали обсуждать с подростком тему, на которую он не желает говорить? Честное слово, вы будете надрывать глотку в Эхо-Каньоне, но и в этом будет больше смысла. Наконец, я уверил себя, что все это пройдет, как только Рикки узнает, какая Белла милая и хорошая.
Пит был другого мнения и, если бы не любовное ослепление, я заметил бы это – ясный признак того, что мы с Беллой никогда не поймем друг друга. Она «любила» Пита – конечно же, конечно же! Она обожала котов, любила тонзуру, проклюнувшуюся на моем темени, восхищалась моими заказами в ресторане, словом, обожала все, что относилось ко мне.
Но любить котов трудно, ибо при этом нужно угождать им. На свете есть коты и есть все прочие, причем большинство из прочих терпеть не могут котов. Если они и говорят, из вежливости или по какой-то другой причине, что любят котов, то все равно не умеют с ними обращаться, а ведь кошачий протокол гораздо строже дипломатического.
Он основывается на чувстве собственного достоинства и взаимном уважении – равно как и гонор латиноамериканцев, на который можно покуситься, только рискуя жизнью.
Коты не принимают шуток, они ужасно эгоистичны и очень обидчивы. Если кто-нибудь спросит меня, за что я люблю котов, я, скорее всего, не смогу вразумительно ответить. Это все равно, что объяснять человеку, не любящему острых сыров, почему он должен любить лимбургер. И все-таки я могу понять китайского мандарина, который отрезал рукав халата, покрытого бесценной вышивкой, только потому, что на нем спал котенок.
Однажды Белл попыталась доказать, как она любит Пита. Она играла с ним, словно с левреткой… и он оцарапал ее. Затем, как и всякий благоразумный кот на его месте, он поспешил слинять – и правильно сделал, ибо иначе я был бы вынужден отшлепать его, а он никогда не знал от меня такого обращения. Бить кота – хуже, чем бесполезно. Его можно воспитать только терпением, но никак не побоями.
Я смазал царапины йодом и попытался объяснить Белл, в чем ее ошибка:
– Мне очень жаль, что так случилось, ужасно жаль! Но если ты будешь продолжать в том же духе, приготовься к новым царапинам.