– За здоровье женского племени, Пит. Чтобы легко их находить и легко забывать.
Пит только кивнул. Это было выше его понимания. Он приник к блюдцу и начал быстро лакать эль.
– Если это вообще возможно, – добавил я и отхлебнул виски. Пит мяукнул. Ему было плевать на женский пол, он числился завзятым холостяком.
За окном полыхала реклама. Сперва загорелась надпись: «РАБОТАЙТЕ, ПОКА СПИТЕ». Потом: «ЗАБУДЬТЕ ВАШИ ЗАБОТЫ». И, наконец, буквами, которые были вдвое больше первых «КОМПАНИЯ ВЗАИМНОГО СТРАХОВАНИЯ».
Я машинально прочел все это. Об анабиозе я знал столько же, сколько все прочие – и много, и мало. Прочел популярную статейку и раза два или три находил в утренней почте рекламные проспекты страховых компаний. Обычно я выбрасывал их, не читая. Они трогали меня не больше, чем реклама губной помады.
Во-первых, мне было нечем заплатить за анабиоз, а стоит он недешево. Во-вторых, чего ради человеку, увлеченному своей работой, умеющему делать деньги и решившему наделать их побольше, влюбленному, почти уже женатому, идти на полусамоубийство?
Анабиоз был хорош для больных и умирающих. Если клиент мог заплатить, он засыпал в надежде, что медики следующего поколения вылечат его. Он спал, а доктора тем временем пытались одолеть его болезнь. Анабиоз был нужен и тем, кому во что бы то ни стало нужно было слетать на Марс. Человек спал, а его счет обрастал процентами. Он просыпался и покупал билет. Можно было понять и молодоженов, которые прямо из-под венца отправлялись в сонное царство страховой компании Запада и не велели будить себя до тех пор, пока счет не позволит им провести медовый месяц в межпланетном лайнере… Хотя, честно говоря, я подозревал, что это – рекламный трюк, и что молодые парочки выходили через черный ход офиса с новыми паспортами. Что за удовольствие провести первую брачную ночь наподобие мороженой макрели?!
И конечно же, как все страховщики, Компания апеллировала к кошельку: «Работайте, пока спите». Она бралась из любой суммы сделать состояние. Предположим, вам пятьдесят пять лет, и ваш доход – двести монет в месяц. Почему бы вам не заснуть на несколько лет и, проснувшись в том же возрасте, получать в месяц уже тысячу монет? Они не пишут ни слова о блистательном мире будущего, они обещают больше – сохранение вашего возраста и тысячу в месяц. Естественно, каждая Компания доказывала потенциальным клиентам, что именно она поместит их капитал наилучшим образом. «Работайте, пока спите».
Все это меня не касалось. Мне еще не стукнуло пятьдесят пять, и я не видел в 1970 году ничего слишком плохого.
До сих пор, следует добавить.
Сейчас я был в глухом ауте, нравилось мне это или нет (а мне это не нравилось). Вместо медового месяца я торчал во второразрядном баре и глушил скотч, чтобы забыться. Вместо жены со мной был возбужденный от эля кот, и я был не прочь заказать еще бутылочку.
Но сломлен я не был.
Я слазил в карман пальто и достал конверт. В нем лежали две бумажки. Одна – чек на сумму, которой у меня сроду не было, вторая – сертификат моего пая в «Горничные, Инкорпорейтед». Обе они были слегка помяты: я все время таскал их с собой.
Почему бы и нет?
Почему бы и мне не заспать все мои беды? Это лучше, чем завербоваться в Иностранный Легион; лучше, чем наложить на себя руки; это позволит мне забыть тех людей и те обстоятельства, из-за которых я сейчас напивался. Так почему бы и нет?
Я не рвался к богатству. Конечно, я прочитал «Когда спящий проснется» Г.Дж. Уэллса, причем, еще до того, как страховые компании стали бесплатно раздавать эту книгу, – просто как один из классических романов. Я допускал, что такой способ обогащения может заинтересовать многих. Но я не знал, хватит ли моих денег на анабиоз, не говоря уже о том, чтобы отдавать их в рост. Гораздо больше меня занимало другое – проснуться в другом мире. Может быть, в лучшем, если верить рекламе… а может быть – в худшем. Но несомненно – в другом.
Одно можно сказать наверняка: в том мире не будет ни Беллы Даркин, ни Майлза Джентри. А главное – не будет Беллы. Если бы она умерла, я мог бы вычеркнуть из памяти и ее, и все, что она сделала со мной… вместо того, чтобы мучиться, зная, что она всего в нескольких милях от меня.
Прикинем, сколько нужно спать для этого. Сейчас, по ее словам, ей двадцать три года, хотя однажды она проболталась, что помнит президентство Рузвельта. (Ну ладно, пусть будет двадцать с хвостиком). Значит, если проспать лет семьдесят, она уже будет в лучшем мире. Для верности лет семьдесят пять. Правда, геронтология тоже не стоит на месте. О ста двадцати годах уже поговаривают, как о «естественной и вполне достижимой» продолжительности жизни. Значит, спать нужно лет сто, а я не знал, возможно ли это.