Самое гениальное было в технологии производства: всю машину можно было собрать из стандартных деталей, заказанных по почте, по каталогу фирмы «Свитс», кроме двух объёмных кривошипов-толкателей и одной печатной платы. Печатную плату мы заказали отдельно; толкатели я делал сам в мастерской, которую мы гордо называли «фабрика», на станках, купленных из тех же списанных армейских излишков. Вначале вся сборочная бригада состояла из нас с Майлсом: тут приверни, там подпили, здесь подкрась. Действующая модель обошлась в 4317 долларов 9 центов; первая сотня серийных машин — чуть дороже 39 долларов за штуку, и мы продали их оптом в один лос-анджелесский магазин уценённых товаров по 60, а они распродали их в розницу по 85. Чтобы товар согласились принять для продажи, нам пришлось оформить сделку как договор о сдаче на комиссию, потому что денег на рекламу у нас уже не было, и мы чуть не умерли с голоду, прежде чем начали приходить первые переводы. Тут в журнале «Лайф» дали целый разворот про нашу «Золушку», и пришлось срочно нанимать помощников, чтобы собирать наших чудищ.
Белла Даркин появилась у нас вскоре после этого. Мы с Майлсом печатали наши деловые письма одним пальцем на разбитом «ундервуде» 1908 года. Беллу мы наняли в качестве машинистки и делопроизводителя, взяли в аренду электрическую машинку с респектабельным шрифтом и угольной лентой, а я придумал «шапку» для фирменного бланка. Всю прибыль мы опять вкладывали в дело. Пит и я спали прямо в мастерской, а Майлс с Рики — в каморке рядом. Организовать корпорацию мы решили для охраны своих прав. Но для этого надо не меньше трех пайщиков, так что мы дали Белле пару акций уставного фонда и поименовали её в списке «секретарь-казначей». Майлс стал президентом корпорации и старшим менеджером, я — главным инженером и председателем правления (с 51 процентом акций).
Поясню, почему я решил сохранить контроль. Я не свинья неблагодарная. Я просто хотел быть хозяином самому себе. Майлс, надо отдать ему должное, пахал на всю катушку. Но ведь шестьдесят с лишним процентов сбережений, на которые мы начали дело, были мои. А моих изобретений и инженерных решений — так и все сто. Майлсу ни за что бы не создать «Золушку», а я мог её сделать с любым партнёром, а может, и в одиночку. Хотя я наверняка потерпел бы неудачу, пытаясь сделать на этом деньги: Майлс был бизнесменом, а я — нет.
Но я хотел быть уверен, что сохраню контроль над производством, и предоставил Майлсу полную свободу в вопросах бизнеса. Как оказалось, слишком полную.
Первая модель «Золушки» шла нарасхват, как холодное пиво на пляже, и я был занят тем, что усовершенствовал её конструкцию, организовал настоящий сборочный конвейер и поставил во главе мастера, после чего с радостью начал придумывать новые домашние приспособления. Удивительно, как мало внимания уделяется домашней работе, а ведь это, как минимум, половина всей работы на свете. В женских журналах писали об «экономии усилий в домашнем труде» и о «функциональных кухнях», но это всё был детский лепет. На очаровательных картинках изображали помещения, где и варили, и ели, как во времена Шекспира. Техническая революция, создавшая самолёт на смену лошади, прошла мимо кухни.
Я придерживался убеждения, что домохозяйки — консерваторы. Никаких «механизированных жилищ — просто устройства для замены вымерших домашних слуг: чтобы чистили, варили и глядели за детьми.
Мое внимание привлекли грязные оконные стёкла и то место в ванне, вокруг сливного отверстия, которое так трудно отмыть — приходится сгибаться в три погибели. Оказалось, что под воздействием электростатического устройства грязь сама отлетает от любой полированной поверхности — со стекла, умывальника, унитаза. Так возник «Чистюля Чарли», и удивительно, что никто не придумал его до меня. Я придерживал его до тех пор, пока не сделал таким дешёвым, что просто невозможно устоять. А знаете, сколько брали мойщики окон за час работы?
Я не запускал «Чарли» в производство гораздо дольше, чем это устраивало Майлса. Он хотел пустить «Чарли» в продажу, как только тот стал достаточно дёшев, но я настоял на одном: надо, чтобы «Чарли» было легко чинить. Главный недостаток большинства бытовых машинок в том, что чем они лучше и больше умеют делать, тем чаще ломаются, и наверняка именно в тот момент, когда это устройство вам нужнее всего. И чтобы оно опять заработало, нужен специалист, берущий по пять долларов в час. А на следующей неделе опять что-нибудь выходит из строя: не кондиционер — так посудомоечная машина. Обычно это бывает в субботу вечером, во время метели и снегопада.
Я хотел, чтобы мои железяки работали безотказно, не вызывая у своих владельцев приступов язвенной болезни. Но все железяки портятся, даже мои. И пока не наступит великий день, когда придумают, чтобы в механизмах не было движущихся частей, техника будет ломаться. Если дом набит техникой, то всегда какая-нибудь машинка будет неисправна.
Но военные исследования дают результаты, и вояки справились с этой проблемой много лет назад. Нельзя же, в самом деле, терять тысячи и даже миллионы солдат, проигрывать битвы и целые войны только из-за того, что ломается какая-то железка с палец величиной. Для военных нужд применяются разные примочки: «безотказные» устройства, дублирующие цепи, «повтори трижды» и разное такое. Из всего этого для бытовой техники годилось только одно: блочно-модульный принцип. Идея была до идиотизма простая: не чинить, а менять. Я решил сделать все части «Чарли», которые могли сломаться, легкосменными, и продавать набор запчастей вместе с каждым «Чарли». Одни сломанные части можно будет выкинуть, другие — отправить в ремонт, но сам «Чарли» никогда не будет стоять сломанный дольше, чем надо, чтобы вставить запасную часть вместо вышедшей из строя.
Тут у нас с Майлсом вышла первая стычка. Я сказал, что переход от образцов к серийному выпуску — вопрос чисто технический. Он же утверждал, что это проблема управленческая. И если бы я не сохранил контроль, то «Чарли» пошел бы в продажу таким же подверженным приступам острого аппендицита, как и все остальные кухонные недоделки, которые якобы экономят время у их хозяев.
Белле удалось сгладить нашу ссору. Если бы она настояла, я бы, наверное, позволил Майлсу начать продажу «Чарли» раньше, чем он был доведён до ума, потому что я дурел от Беллы настолько, насколько мужчина вообще может одуреть от женщины.
Белла была не только прекрасным секретарём — своими «личными данными» она могла бы вдохновить Праксителя, а аромат её духов действовал на меня, как запах валерьянки на Пита. Хорошие секретарши вообще редкость; и когда очень хорошая вдруг соглашается служить в маленьком свечном заводике вроде нашего за грошовое жалованье, следует озадачиться вопросом: а почему? Но мы были так счастливы, когда она выкопала нас из лавины бумаг, засыпавшей нас в связи с торговлей «Золушкой», что даже не поинтересовались, а где, собственно, она служила раньше…
А потом, позже, я с гневом и возмущением отвергал все предложения проверить её послужной список, ибо к тому времени размеры её бюста уже серьёзно повлияли на здравость моих суждений. Она благосклонно позволяла мне жаловаться ей на то, как одиноко мне жилось до её появления, и даже говорила, что и она вот тоже, в некотором роде… но что ей хотелось бы сперва получше узнать меня.
Вскоре после того, как она погасила ссору между мною и Майлсом, она согласилась разделить со мной мою судьбу. Дэн, дорогой, сказала она, в тебе есть что-то… ты будешь великим человеком. И я хочу надеяться, что я — подходящая женщина, чтобы помочь тебе в этом.
— Ты именно такая женщина!