— Да, — согласилась Белл. — Я его сестра. Где я могу найти представителя “Главной”?
— Внизу, в девятой комнате. Они уже готовы и ждут вас. Документы можете отдать представителю компании. — Она с интересом посматривала на меня. — Он прошел медицинский осмотр?
— Конечно, — уверила ее Белл. — У него рак, знаете ли. Я ввела ему успокоительное… из-за болей.
— Да-да, — сочувственно заквохтала девица, — в таком случае Поторопитесь. Через эту дверь, а там повернете налево.
В девятой комнате нас ждали трое: мужчина в костюме, другой — в стерильном халате и женщина в одежде медсестры. Они Помогли мне раздеться, успокаивая, словно дебильного ребенка, а Белл, тем временем, объясняла, что она ввела мне и зачем. Меня положили на стол и мужчина в халате начал массировать мой живот, проминая чуть не до позвоночника.
— С этим хлопот не будет, — объявил он наконец. — Он совершенно пуст.
— Да, он ничего не ел и не пил со вчерашнего вечера, согласилась Белл.
— Это хорошо. А то некоторые являются сюда нафаршированные, словно рождественская индюшка. Не все так разумны.
— Да-да. Ваша правда.
— О’кэй, сынок, а теперь сожми эту штуку покрепче, я введу тебе кое-что в вену.
После укола все вокруг начало заволакиваться туманом. Вдруг я вспомнил про Пита и попытался сесть.
— Где Пит? Я хочу видеть Пита?
Белл взяла в ладони мое лицо и поцеловала.
— Там, там, милый. Пит не смог придти, разве ты не помнишь? Он остался с Рикки.
Я затих и она объяснила остальным:
— Пит — это наш брат. У него заболела дочь. Я начал засыпать.
Вскоре я почувствовал сильный холод, но не смог пошевельнуться, чтобы натянуть одеяло.
V
Я пожаловался бармену на кондиционер — тот работал слишком хорошо и все мы могли простудиться.
— Не имеет значения, — ответил он. — Вы не почувствуете холода, когда заснете. Спать… спать… вечерняя дрема, чудесный сон.
У него было лицо Белл.
— Хорошо бы выпить чего-нибудь горячего. Вроде кофе с молоком, — сказал я. — И горячий масляный блин.
— Сам ты блин! — ответил доктор. — Нечего ему валяться, переверните-ка его!
Я попытался зацепиться ногой за бронзовую стойку табурета, но в этом баре не было бронзовых стоек табурета, таких забавных, и я, плоский, очутился на спине, еще более забавной, и так лежал, пока меня обслуживала сиделка, натасканная на уход за безногими. У меня не было ног, иначе почему же я не зацепился за бронзовую стойку табурета? И рук тоже, обеих.
— Смотри-ка, Мэв, у него нет рук!
Пит сидел у меня на груди и вопил.
Я снова был в армии, на учениях… в условиях, максимально приближенных к боевым, в одном из тех лагерей, где вам суют лед за пазуху, чтобы разбудить и знают кучу других идиотических шуток. Я поднимался на чертову гору, самую большую во всем Колорадо, и повсюду был лед и у меня не было ног. Тем не менее я тащил бромный тюк, самый большой из всех — они прикидывали нельзя ли заменить мулов солдатами и на мне ставили опыт. Я не смог бы сделать ни шагу, если бы сзади меня не подталкивала Рикки.
Старший сержант с лицом, совсем как у Белл, в ярости обернулся ко мне:
— Эй, ты, вперед! Я не могу опаздывать по твоей милости. Мне наплевать, сделаешь ты это или нет… но пока делаешь — не смей спать.
Мои не-ноги больше не держали меня и я упал в обжигающий холодом снег и заснул, а маленькая Рикки причитала, умоляя меня не спать. Но я уже заснул.
Я проснулся в постели Белл. Она трясла меня, приговаривая:
— Просыпайся, Дэн! Я не могу ждать тебя тридцать лет; всякая девушка должна думать о своем будущем.
Я попытался встать, чтобы отдать ей чемоданчик с золотом, который стоял под кроватью, но она ушла… а потом Горничная с ее лицом схватила чемоданчик, положила себе на панцирь и заметалась по комнате. Я попытался догнать ее, но у меня не было ног, и как оказалось, не было тела вообще.
— У меня нет тела и никто обо мне не заботится…
Мир состоит из старших сержантов и работы… и какая разница, где работать и как? Я позволил им снова взнуздать меня и опять полез вверх по ледяной горе. Это было все, что мне оставалось — взбираться к цветущей вершине, где, мне, наконец, дадут вожделенный отдых и позволят заснуть. Но я никогда не доберусь туда… не было ни рук, ни ног, ничего.
Лед, покрывающий склоны горы, загорелся. Снег не таял, но я чувствовал, держась из последних сил, как на меня волнами накатывается жара. Старший сержант говорил, наклоняясь надо мною:
— Просыпайся… просыпайся… просыпайся.