ПЛАНТАТОРА ИЗ ШТАТА МИССИСИПИ ОБВИНЯЮТ В НАРУШЕНИИ ЗАКОНА О ЗАПРЕЩЕНИИ “ЗОМБИ” — защитник утверждает: “Его работники не были наркотизированы. Просто они тупы от рождения!”
Что касается “зомби”, то я хорошо знал, что это такое… по собственному опыту.
Некоторые слова были мне совершенно непонятны. Продолжалось выпадение “воггли”; еще три французских города были эвакуированы; король приказал засыпать пораженные площади. Король? Ну ладно, французы сами себе хозяева, а вот что это за “санитарная пудра”, которую они используют против “воггли”, что бы это ни означало? Может быть, что-то радиоактивное? Я надеялся, что они выбрали для распыления безветренный день… лучше бы в третьей декаде февраля. Я уже подцепил однажды изрядную дозу; еще в армии, по милости одного инженера, болвана проклятого. До безудержной рвоты дело не дошло, но пришлось посидеть на консервной диете, а это такое удовольствие — врагу не пожелаешь.
Прибрежное отделение лос-анджелесской полиции оснащалось Лейколсами. Начальник отделения предложил всем “сардинкам” убираться из города: “Моим людям приказано сперва стрелять, а уж потом устанавливать личность. Пора навести порядок!”
Я дал себе слово держаться подальше от Побережья, пока не разберусь, что к чему. Мне не хотелось, чтобы в меня стреляли и устанавливали личность, тем более “потом”.
Ну, это так, к примеру. Я бегло пробежал несколько статей и только потом до меня начал доходить их смысл.
И тут на меня повеяло родными ветрами: я увидел знакомые заголовки. Это были старые добрые объявления о рождениях, смертях, женитьбах и разводах, правда, сейчас там встречались слова “обязательства” и “возвраты”. Были там всякого рода списки, точь-в-точь поминальники. Я заглянул в “Список Воскресших” и нашел там свою фамилию. Это было приятно, сообщало чувство причастности.
Интереснее всего были объявления. Одно из них крепко мне запомнилось: “Молодая привлекательная вдова, одержимая страстью к путешествиям, желает познакомиться со зрелым мужчиной таких же наклонностей. Намерение: двухгодичный брачный контракт”. Нечто подобное случилось со мною.
“Горничная”, ее сестры, кузины и тетки были тут как тут, и товарный знак был тот самый, который я некогда придумал для наших бланков — крепкая деваха с метлой. Я даже пожалел, что поспешил избавиться от своего пая в “Горничных, Инкорпорейтид”: похоже, что сейчас эти акции стоили бы больше, чем все мои остальные активы. Нет, я правильно сделал. Если бы я оставил сертификат при себе, эта пара нечистых наверняка переделала бы передаточную надпись в свою пользу. Как бы то ни было, его получила Рикки и если она при этом разбогатела — дай ей бог; я не мог избрать лучшего наследника.
Я дал себе слово первым делом, не откладывая, выяснить, что стало с Рикки. Она была всем, что оставалось у меня в мире, тем более сейчас. Дорогая маленькая Рикки! Будь она на десять лет постарше, я бы и не взглянул на Белл… и не обжегся бы.
Посмотрим, сколько ей сейчас? Сорок… нет, сорок один. Трудно представить, что Рикки может быть сорок один год. Впрочем, не так уж много для женщины в мое время — а тем более сейчас. Иной раз невозможно отличить сорокалетнюю от восьмидесятилетней.
Что ж, если она богата, я позволю ей заказать выпивку и мы выпьем за упокой души нашего дорогого Пита, забавного маленького созданья.
А если что-то сорвалось и она бедна, несмотря на мои акции, тогда — черт побери, я женюсь на ней! И не посмотрю, что она старше меня на десять лет с небольшим. Такому недотепе, как я, обязательно нужен человек, который присматривал бы за мной и вовремя останавливал — и никто не смог бы сделать это лучше Рикки. В неполных десять лет она уже умела противостоять Майлзу и всему, что было связано с ним, совершенно всерьез, с девчачьей напористостью, и в сорок лет она должна быть такой же, только более зрелой.
Первый раз во времени моего пробуждения мне стало по-настоящему тепло в этой чужой стране. Рикки была ответом на все вопросы.
И тут внутренний голос сказал мне: “Послушай, болван, ты не сможешь жениться на Рикки — если она стала такой, какой обещала стать, то она уже лет двадцать, как замужем. У нее четверо детей… и старший выше тебя ростом… и, конечно, муж, которого ты вряд ли очаруешь в роли старого доброго дяди Дэнни”.
Я слушал его с отвисшей челюстью. А потом слабо возразил: “Ну ладно, ладно — я снова опоздал. Но все равно найду ее. Не расстреляют же меня за это. В конце концов только она — единственная из всех — понимала Пита”.