Я поблагодарил хозяйку. Отхлебнув из кружки, я определил, что в ней налита горячая вода. Лучше, чем ничего. Я откусил от лепешки кусочек и разжевал.
– Зачем ты здесь?
Я посмотрел на хозяина лачуги. Он обращался ко мне.
– Я ищу дорогу домой, – проглотив не дожеванный кусок, ответил я.
– Где ты живешь?
Вопрос в яблочко. Действительно, где? Живу ли я вообще, или меня взяли и стерли из жизни, как нарисованного мелом человечка. Я вспомнил родной город. Странные ощущения. Точнее будет сказать, ощущений почти нет. Картинка есть, но я не чувствую того обычного присутствия там, хотя бы в мыслях. Пришлось приложить усилия, чтобы вызвать из памяти запах в квартире родителей, ощущение от знакомых вещей. Сразу ум выстроил цепочку событий, приведших меня к тому, что я сижу посреди свалки в карантинном секторе другого мира. Видение отрезвило. Нужно выбираться отсюда! Но как?
– Вы знаете, как можно выбраться из карантинного сектора? – вместо ответа задал вопрос
– Что это такое? – нахмурился бородач.
– Ну, вы же в адаптации, в секторе живете. А есть другие уровни, миры.
– Так ты из этих … из секты – понимающе кивнул бородатый.
– Откуда?
– Я говорю: из секты, значит, – произнес он тоном врача, выносящего диагноз.
– Не знаю ни про какую секту.
– Как не знаешь? – удивился мужик. – Ты веришь, что есть другой мир?
– Конечно, верю. Вот туда мне и нужно попасть.
– Ты веришь, что есть жизнь после смерти?
До конца поверить трудно, но я много повидал и был жив, хотя как сказала ведьма, на том свете меня похоронили, или отобрали тело. Смерть – жизнь. Жизнь – смерть. Где кончается одно и начинается другое? Я уже начал запутываться, где какой свет и откуда я, собственно, явился.
– Ну да. Верю.
– Значит, сектант, – вынес вердикт вопрошавший.
– Пускай будет так, если вам угодно. Но как выбраться отсюда, из карантинного сектора?
– Нет никакого сектора, – отрезал хибаровладелец, – есть город, есть свалка и больше нет ничего. Все остальное – бред, лапша, которую вешает на уши простофилям Провидица.
– Кто такая Провидица?
– Все, хватит, – разозлился бородач. – Иди спать. Моя жена покажет тебе где.
Я поднялся с табурета и вышел за женщиной на улицу.
Тени удлинились и лежали на земле узкими полосами. Значительно стемнело. Но на небе не заметно ни звезд, ни луны или чего-то подобного. Пустая темнота.
Женщина привела меня в соседнюю лачужку. Она едва вмещала кровати по обеим сторонам от двери. Одна была застелена ветхим лоскутным одеялом. Вторая – пустая, сетка в железном каркасе, установленном на двух ящиках. Между кроватями в узеньком проходе табурет.
Женщина поставила на него лампаду и поправила края одеяла.
– – Скажите, а кто такая Провидица, о которой говорил ваш муж?
– Провидица учит, что есть другие миры.
Я обрадовался: как раз то, что мне нужно.
– А как можно ее увидеть?
– Не сейчас. После темноты. Ложитесь спать здесь, – она показала мне на застеленную постель.
– Спасибо большое. А где будут спать дети? Разве это не их кровати?
Женщина помолчала.
– Те, кто здесь спал… Их забрала темнота. Ложитесь, и не вздумайте выходить во двор, – кратко сказала женщина и поспешно покинула лачугу. Я почувствовал, что она хотела сказать что-то еще, но спросить не успел.
17
Раздеваться я не стал. При свете лампадки осмотрел кровать на наличие зловредных насекомых, вроде клопов или вшей, коими по моему разумению должны были изобиловать жилища, подобные этому. И впрямь, при тщательном осмотре я отыскал в складках одеяла одного клопа. Кто ищет, тот всегда найдет. Принимая в расчет, что мысли имеют свойство материализовываться, я постарался о клопах больше не вспоминать. Но то, что глаза уже засвидетельствовали, трудно откинуть как несуществующее. Видать, вот так люди и привыкли верить в реальность окружающего мира – вжились в иллюзию.
Я лег поверх одеяла и сладко вытянулся. Появление хозяйского сына блаженство прервало. Он бесшумно проник в мою обитель и сел напротив, на свободную кровать.
– Ты веришь, что есть другие города? – спросил он слету.
Я приподнялся на локтях и посмотрел на мальчонку.
– Да. Я хочу выбраться отсюда. Ты что-то знаешь об этом?
– Я только знаю про Провидицу; что она учит людей выживать в темноте. Знаю, что она рассказывает, что было до темноты и что будет после нее. Отец нам запрещает к ней ходить, а читать мы не умеем.
Я хотел предложить научить мальчика чтению, но вспомнил, что у них нет книг.
– Я пришел из иного мира, – я понимал, что для паренька мои слова звучали нелепицей, но как сказать по-другому.
Мальчуган смотрел на меня. Я догадывался, о чем он думает. Родители учили его, что чудес не бывает, и подобные утверждения не могут быть правдой. Он искал в моих глазах подвох, но хотел верить. Я открыто смотрел на него и полагал, что выражаю саму искренность.
Из хозяйской хибары послышался окрик: позвали мальчишку. Он выскочил за дверь, задержавшись на пороге, чтобы сказать:
– Не выходи во двор, когда темнота. Ни за что!
О чем это он? Его мать тоже предупреждала. Хотелось о многом его расспросить, но мальчишка убежал. Я лежал на кровати, закинув руки за голову и прокручивая цепь событий. Получалось многовато. Постепенно глаза начали слипаться и мысли сбивались. Я сел на кровати. Перед сном полагалось посещение туалета. С этой целью я вышел из домика.
Почти стемнело. Для исполнения ритуала я отошел от лачуги к реке. На улице царила невероятная тишина. Она оглушала. Мне показалось, что в радиусе километра слышно, как падает на землю изливаемая мной струя. И вдруг, совсем рядом, заскрежетало что-то, напоминающее по звуку громкий скрип корабельной мачты.
По спине пробежал холодок: что они там говорили про темноту? Закончив, я застегнул ширинку. Скрежет и связанные с ним неприятные ощущения напомнили мне о совете не оставаться на улице после наступления темноты. Надо бы ему последовать. Я повернулся, собираясь в хижину, но не успел. Хижина исчезла. На ее месте горел костер. На огне был устроен котел, в котором булькало варево.
Подле костра, спиной ко мне сидел человек в черном одеянии. Его длинные седые волосы покрывали плечи, словно серебристый платок. Незнакомец помешивал то, что варилось в котле. Я приблизился, чтобы спросить, куда подевалась лачуга. Он продолжал мешать длинной деревянной ложкой содержимое котла, не обращая на мое наличие ни малейшего внимания. Я вздрогнул, увидев, что в том месте, где у обычных людей должно находиться лицо, у него зияла чернота, бездонный колодец, уходящий внутрь головы.
Спустя минуту человек в черном зачерпнул из котла и молча протянул мне ложку. Над ней поднимался причудливо извивающийся в форме кривляющихся рож дымок.
– Что это? – спросил я.
– Тебе понравится.
Я посмотрел на ложку и заглянул в котел. Внутри чавкала кипящая похлебка. Пузыри, поднимающиеся со дна, выносили на поверхность варева кусочки кореньев и овощей, и лопались. Овощи относило от центра к стенкам котла, где они снова опускались на дно. Один корешок затейливой формы кружился в горячем фонтане, бьющем снизу. Я пригляделся и узнал в нем маленькую человеческую фигурку. Кроссовки, штаны, рубашка с трепещущимися в воде краями. Из-за дыма не получалось хорошенько его разглядеть. Я пригнулся. Глаза на вареном лице не больше спичечного коробка были закрыты. Мое сердце ухнуло – я узнал в человечке себя! Обмякшее тельце перевернулось и скрылось в наплывах жижи.
На поверхности булькающей жидкости замельтешили, как на экране плохо настроенного телевизора, лица, в которых я опознал насильника в переулке, жиротряса, висельников, рыбака. Лики расплывались по дрожащей поверхности и видоизменялись: насильник сузился в плечах и уменьшился в росте, толстяк впятеро похудел, рыбак помолодел и был без очков, у висельников разгладились черты лица. Святые небеса! Все они, как отражение в зеркале, стали похожи на меня. Я смотрел в котел и видел сцены прошлых событий, повторяемые в таком ракурсе, будто в каждом случае я встречался с самим собой. Вот откуда рождались подозрения: тогда я не узнал в них себя.