– Так значит, если я хочу вернуться, мне необходимо максимально воссоздать в ощущениях физический мир и свое тело? – уточнил я.
– Молодец. Понял верно. Стоит сместить фокус твоих чувств, и ты можешь в любое время очутиться в вашем мире. Многие непроизвольно проделывают подобный прием (я вспомнил медитирующего и пьяницу), но очень не многим удается удержать свое сознание в новом фокусе. Требуется немало энергии, чтобы закрепить новое положение, иначе фокус восприятия сбивается, возвращается в прежнее состояние, как сжимается к своим размерам оттянутая резинка.
Я впитывал слова провидицы и чувствовал, что они перекликаются с тем, что я раньше слышал от Стивена. Они восполнили пробел в моих знаниях и помогли дорисовать картину, увидеть ее целиком. У меня возникло отчетливое ощущение, что я знал с самого начала о том как вернуться, однако не отдавал себе в этом отчета. Скрыл сам для себя до поры до времени, что дорога назад есть мои ощущения.
– Мне пора возвращаться. – Напомнила Полина Зиновьевна, прочтя на моем лице озарение. – Прощай, Дима.
– Прощайте. Спасибо Вам за все.
– Желаю тебе, чтобы исполнились предначертанные тобой желания. – Двусмысленно произнесла напоследок наставница.
Она элегантно приподнялась над поляной, увлекая за собой силой мысли кокон, который как я понял, возможно распечатать только в карантине.
Провидица быстро поднималась в небо, удерживая дочь рядом с собой. Я смотрел, как удаляются в радужное небо две точки, пока они не скрылись в облаках. Затем сел на траву, скрестил по-турецки ноги и продолжил прерванные размышления. С учетом новых вводных.
25
Дом начинался с темных сеней. Дверь, оббитая войлоком, привела гостей в маленькую прихожую комнату с большой русской печью и умывальником в углу. На мебель в комнатушке не хватило места. Напротив двери имелся закрытый шторами вход в еще одну комнату.
В доме было тепло. Печь превосходно обогревала все помещения. На кухне хлопотала по хозяйству хозяйка. Услышав скрип двери, она вышла к гостям поздороваться. Крупная пожилая женщина с круглым как блин румяным лицом, вытирая руки об передник, приветливо улыбнулась входящим и предложила им пройти в горницу.
В гостиной Ольга сразу заметила икону в красном, противоположном от входа, углу. Посреди горницы стол и стулья. У стены лавка. Над ней часы с кукушкой. На окнах за вышитыми в ручную занавесками цветы в горшках. Единственный признак, указующий на то, что за стенами дома не девятнадцатый, а начало двадцать первого века, японский телевизор на тумбочке. Связь времен обеспечивала вязаная салфетка, на которой танцевала фарфоровая балерина. Она покрывала верх телевизора как попона.
В горнице гостей встретил хозяин. Они прошли в комнату, пожелали ему здравствовать, и по приглашению сели вокруг стола. На вид отец Михаил находился в преклонном возрасте, но его борода и аккуратно зачесанные на бок густые прямые волосы почти не тронула сединой. Пышная как грива у льва, борода закрывала половину его лица. Острый нос с тонкими красными капиллярами. Веселые морщинки в уголках по-детски живых глаз цвета зимнего неба. Он сидел, положив руки на столешницу, за круглым деревянным столом, покрытом кружевной накрахмаленной скатертью. Рядом лежала библия в затертом кожаном переплете.
Дед из вошедших сразу выделил Ольгу. Она села справа от священника, рядом с Мариной. Оля почувствовала себя неловко от его долгого пристального взгляда и опустила глаза, сосредоточившись на рассматривании узоров по скатерти.
– Рассказывай девица, какая забота тебя привела. – Глубоким, несколько скрипучим голосом, произнес старик. – Не берусь я в любви советовать, но как вижу тут дело особое.
Оля без слов достала из сумочки фотографию Димы и положила ее перед дедом. Отец Михаил неспешно взял фотографию в руки, глянул на нее на расстоянии вытянутой руки, прищурился, приблизил и что-то не разглядев, отодвинул стул, поднялся из-за стола и подошел к окну. Там он долго рассматривал фотографию, поворачивая под лучами утреннего солнца.
– Вот еще одна. – Оля тоже встала и вручила деду вторую фотографию. Старик, нахмурившись, взял ее и изучая повертел из стороны в сторону под полосой солнечного света из-за окна. Оля стояла в сторонке и с замиранием сердца ждала, что он скажет.
– Садись, дочка. Дело не скорое, а в ногах правды нет. – Вымолвил отец Михаил и вышел из комнаты, забрав с собой фотокарточки.
Стрелки на настенных часах показывали, что он отсутствовал сорок минут. Вернувшись, он сел на свое место и положив на стол фотографии, одну ну другую, сказал:
– Время много прошло, и взялись за парня сурьезно. Тяжело его вернуть, но можно. Бог благ.
У Ольги камень с души упал. Она готова был плакать и смеяться от счастья, что нашелся человек, который поможет. Лишь суровый и неприступный вид священника, удержал девушку от того, чтобы в порыве благодарности за подаренную надежду, не расцеловать его.
Отец Михаил обвел сидящих немигающим взглядом, от которого хотелось съежиться, и снова остановился на Ольге:
– Крещенная ли ты?
– Да. – откликнулась Ольга и со стыдом добавила, – только давно в церкви не была…
– Н-да. – Вздохнул дед.
– Отец Михаил, помогите, пож… – начал Иван Федорович.
– Помогите-помогите. – Как бы передразнивая, повторил дед. Он показал глазами наверх: – Не меня, а Его просить нужно. На всё воля Божья.
Иван Федорович покраснел как мальчишка и умолк на полуслове. В комнате повисла неудобная тишина. Через полминуты батюшка смягчился:
– Конечно, помогу. Чем смогу. Как иначе. Только очень трудно будет. Если не получится, то не обессудьте. Сейчас очень многое будет зависеть от тебя.
При этих словах дед зыркнул на Ольгу. Повернувшись к насупившемуся Ивану Федоровичу, старик накрыл своей ладонью его руку и мягко попросил:
– Вот что Ваня. Ты чай занятой. Хочешь в город езжай … – Дед глянул на настенные часы – А мы пока на утреннюю службу пойдем.
Священник опять повернулся к Ольге.
– Ольга. – подсказала свое имя она.
– С Ольгой делом займемся. – Продолжил дед и повелительным тоном повторил: – А вы можете ехать.
Иван Федорович и Марина внимательно слушали указания старика.
– Понял? – спросил Ивана Федоровича дед.
– Да, понял. Только, если позволите, батюшка, мы у вас останемся. А дела подождут.
– Хорошо. Воля ваша. – Согласился с улыбкой дед. – только оставьте нас пока вдвоем.
Гости поднялись из-за стола. Проходя мимо Ольги, Иван Федорович наклонился над ее ухом и быстро прошептал: – Не волнуйся. Если согласился, значит, поможет…
Когда за Мариной и ее тестем захлопнулась дверь, и отголоски их шагов послышались в сенях, дед взял своей прохладной дланью Ольгину руку и повел через прихожую в комнату за занавесками:
– Пошли. Время не ждет.
У Оли мурашки побежали по спине. Дед Михаил провел через комнату без окон, в которой по обеим сторонам от дверного проема стояли две большие кровати, с горками подушек одна на другой. За кроватью была еще одна дверь. Дед приоткрыл ее и пустил внутрь Ольгу. Тьма кромешная. Только горит перед большой иконой крохотной огонек лампадки. Комната надежно спрятана от солнца и света. Ольга услышала, как сзади дед плотно закрыл за собой дверь. Ей сделалось не по себе. Руки покрылись гусиной кожей. Дед в темноте прошел мимо девушки вперед. Чиркнула спичка. Огонек зажженной свечи выхватил из темноты кусок пространства, в котором стояла тумбочка, два плетеных кресла, над тумбочкой закопченная икона с едва различимым образом Божьей Матери. Отец Михаил трижды перекрестился на икону и сел в одно из кресел.
– Садись. – предложил он Ольге.