Вдохновляло, однако, что справляться с почившими покорительницами мужских сердец, равно как и их возможными воздыхателями удавалась без труда. Опасность они представляли бы, если бы только вцепились неожиданно, или навалились кучей. Но минувшие века, а может, тысячелетия, скелетам ни прыти, ни умишка не добавили. Зато Славка понял, почему на Крестовый остров добытчики не наведались раньше - видать, знали, кто тут хозяйничает, и рисковать не хотели.
За час Славка успокоил (то бишь упокоил) всех, кто опрометчиво высунулся за халявной кормежкой. На жаре упарился так, что пришлось идти к лодке, и выхлебать с половину воды из тыквы, а затем пополнять запас. Да еще отмывать изгвазданную острогу - ее держак оказался порядком измочален о злосчастные черепушки. Потом настойчивый кэп предпринял вторую попытку разгрести руины. Дело, как выяснилось, того и впрямь стоило: подобрал несколько фигурных пластин с чеканкой, когда-то окантовывавших полностью съеденные шашелем образа. В куче обломков известняка и трухи непонятного происхождения удачно отыскался мятый потир - тоже серебряный. Больше ничего полезного на глаза не попалось. Но находки и так оправдывали и потраченное на них время, и возню с опостылевшими мертвяками.
Пристроив брякающее серебришко в лодке, Славка еще успел дотемна сварганить на костерке кулеш с чуть желтоватым ароматным салом, и запарить "бодрячок" - отвар из травяного сбора. Но уже темнело, а ночевать на мертвячьем острове кэп желанием не горел. Ну да дело привычное: обвязал веревкой подходящий камень, отошел с ним на лодке подальше, чтоб ветерок комаров разгонял, да использовал "грузик" вместо якоря. Постелил на дно камыш, и дал себя убаюкать легкой зыби.
....Ялик с кое-как закрепленным на палке куском ткани вместо паруса ходко резал волну. Сидевший за рулевого дед Журило подправлял курс веслом, Славка на правах пассажира разглядывал окружающие красоты. А поглядеть было на что: плавни прямо-таки кишели жизнью - куда там былой скудости! Чуть ли не из-под самих весел шарахались такие "рыбешки", что спиннингом навряд ли вытащишь. На плесе стоял неумолчный птичий гомон: ныряли хохлатые чомги, черно-сизые бакланы учили потомство загонять косяк малька. У берега торжественно вышагивали на своих длинных лапах цапли, суетливо процеживали воду клювами бесчисленные кулички, кормились птицы богини - белоснежные лебеди да безбоязненно выходили на водопой к полям кувшинок олени и лоси. И на все это великолепие нежным флером ложились тонкие краски розовой зари.
- Что, нравится наше приволье? Оно так: Днепр-батюшка во все времена наши рода поил-кормил, возил да защищал. Вот дойдем до Белогрудова острова, и там обживаться начнешь. Парень ты непростой - что по имени, что по оружию. Да и богиня тебя признала - стало быть, тьмы и зла в тебе нет, откуда бы тебя не занесло. Найдешь еще в жизни свою дорогу, и пару себе найдешь: в большом селище такие бабенки попадаются - ух! - не отрываясь от весла, развел свою болтологию дед Жур. - А наскучат стариковские речи, вон под сидушкой снасть лежит - бери да рыбачь всласть. Может, чего на уху натаскаешь.
Славка поглядел под банку. Там и вправду лежало мотовильце с леской из конского хвоста, и кованым крючком, к которому был привязан пучок ярких перышек. Да что на такую ерунду клюнет? Все еще сомневаясь в добычливости дедова не шибко завлекательного "спиннинга", кэп аккуратно размотал снасть, и забросил ее на глубину. Рывок последовал почти сразу, но на том конце лески трепыхалось что-то не слишком увесистое. Славка потянул, и стал почти свободно, без напряга, вытаскивать добычу с первой поклевки. Выхватив из воды окушка грамм так на двести, удачливый рыболов торжествующе бросил его на дно лодки - есть почин!
- Ты что ж маленьких забижаешь, негодник? - вклинился в идиллию ехидный дедов голосок. - Слышь, ты возьми того малька, и отпусти его, пока без воды не помер. А сам забрось поглубже, и жди, чего водяной нам на прокорм пожалует.
Славка решил не спорить: окушка выпустил, лесу размотал чуть ли не до конца, только на кулаке "хвостик" и остался. Поначалу ничего не происходило - крючок покорно волочился за яликом, соскальзывая, по ощущениям, с пучков водорослей. Затем пришло ощущение, что на кулаке повисла какая-то тяжесть, исподволь пригибающая руку к воде. Насторожившийся кэп начал выводить леску, чувствуя ее упругое сопротивление. Миг появления на поверхности рыба оттягивала изо всех сил, леса все ощутимее резала руку. Но человек превозмог: у ялика всплыл изрядный судачина - метровый, не меньше, и заплясал на дне лодки. За ним последовал еще один, затем на крюк "повесился" вроде обыкновенный бычок, только длинной по локоть мужской руки. А вот второго бычка Славка так и не выудил: около борта возникла раззявленная щучья пасть, и ухватилась за рыбешку на крючке. Леску как ножом срезало, и уже вошедшего в азарт Мастера от разочарования даже на крепкое словцо прорвало.
- М-да...- хмыкнул наблюдавший за рыбацкой вакханалией Журило. - Крючок-то у кузнеца придется новый просить.
- В селе и кузня есть? - полюбопытствовал Славка.
- Там много чего есть - все сам увидишь, - махнул рукой дед. - Да вон уже и подходим!
Из Днепра вышли в Конку, и показался на стрежне остров Белогрудов. Понятно было с первого взгляда, что люди заселили его основательно. На пологом берегу виднелось множество кладок. У каждой из них к кольям были привязаны по одной, а то и по два "плавсредства" - попадались и утлые каючки, и такие же ялики, как дедов, и баркасы посолиднее. А у самого большого причала покачивалась настоящая, как на картинках исторических книжек, смоленая лодия.
- То наш купчина, Черевань, с верху пришел. Соль и таранку отвез - зерна привез. Он так до самого ледостава ходит, - кивнул на ладью Журило, между разговором цепляя ялик веревкой к кладке. Подал рыбу подбежавшему мальцу, а Славка прихватил свою поклажу. И вместе они пошагали в направлении беленых хаток, в изобилии разбросанных между садами-огородами. Но ни в одну хатку дед не свернул, а двинулся дальше - вдоль узенькой протоки, где сгущался верболоз. Славка бросил взгляд на протоку, и был поражен - водоем, навскидку, глубиной по колено, словно не имел дна!
Однако в гуще верболоза показалась самая настоящая избушка на опорах - курьих ножках. Рядом высился грубо отесанный столб, верхушка которого "проросла" четырьмя безмятежными ликами неведомого божества. В отличие от светлой Лады, никакого внимания на Славку божество не обратило. Зато очень даже обратил протиснувшийся из явно узковатых для него дверей курногой избенки здоровенный мужичина.
Журило уважительно отвесил ему поясной поклон. Мужичина в балахоне, подпоясанным узорчатым тканевым пояском, ответил кивком, и сразу повернулся к пришельцу из безвременья. Заложив пальцы за пояс, с ходу поймал его глаза своими. И так замер. Славку будто в омуте закрутило, закололо в висках, накрыл внезапный приступ дурноты. Хозяин избушки отвел взгляд, и махнул рукой, словно сгребая и небрежно отбрасывая в сторону комок паутины. Кэпа отпустило мгновенно, а головной боли словно и не бывало.
- Пришел ты, путник, к нам в свой час. Вижу у тебя за спиной смуту да кровь, отмеченный богиней. Но что прошло, то миновало, а грядущее у нас будет общим. Отныне это твое место и твое время, да и нам защитник не помешает,- задумчиво прогудел себе под нос волхв - кто ж еще, конечно, волхв. - Обживайся, человече добрый, потом еще побалакаем.
Журило привел Славку в мазанку на отшибе, ничем не отличающуюся от своих товарок. Хатку явно вовремя подмазывали и подбеливали, но внутри было сыровато - видать, печку давно не протапливали, да и углы затянуло пыльной паутиной. Попрощавшись со своим проводником, кэп смахнул серую пыль с лавки, сбросил туда вещички. Набрал бадейку воды из реки, наломал пышных веток, и принялся за уборку "гостиницы". Через щели тына хитро посверкивали две пары любопытных детских глазенок - соседи объявились.