Глава четвертая. Пиратское гнездо, большой торг и дар богини
Чалмоносцы закончили перетаскивать кладь с ладьи. Саму ладью потащили и увели куда-то в совсем уж густо заросшую камышами протоку. Галеру замаскировали тем же камышом. И принялись основательно обустраиваться на берегу: шалаши и помосты для вещей вырастали просто со сказочной быстротой. Навык у незваных гостей, судя по всему, был крепкий. Смуглые шароварщики бегали туда-сюда, как муравьи, но Славка прикинул, что их рыл сорок наберется. Судя по основательности, с которой они обживались на безлюдном островке, заявившиеся на Днепр пираты явно намеревались провести тут не день и не два - появилась у них эдакая база для дальнейших вылазок.
Стараясь не задеть ни одну сухую веточку, кэп мало-помалу отполз к плоскодонке. И дунул из опасного места так, что весла трещали. Сам он на речных хищников управы не нашел бы, а вместе был шанс дать им хороший укорот.
Когда солнце клонилось к закату, на пересечку плоскодонке из-за камышовой гряды выскочила знакомая ладья - Черевань шел в Первушино городище солью грузиться. При виде знакомого гребцы потабанили веслами, и Черевань перевесился через борт: "Куда летишь, Вятша?". Схватившись за брошенный канат, Славка перебрался на ладью, и в нескольких словах изложил купцу и кормчему всю диспозицию. Купец вник, и распорядился поворачивать к Белогрудову: на опасного двуногого хищника требовалось собрать облаву.
Порожняком ладья под парусом, даже с плоскодонкой на буксире, домчала на обжитой остров не в пример быстрее самой плоскодонки. И ранним утром на Белогрудовом уже собирались бойцы в кожаных латах с железными вставками. На кожанке Миролюба Славка приметил сверкающий кусочек нержавейки с эмблемой "Мерседеса" из прошлой жизни, примостившийся там в качестве брони. Включил логику, и понял, где кузнец добывает металл для своей кузни. Славке тоже вручили простенький круглый шлем с кожаным подобоем, да поюзанный доспех, чья кожа по краям успела малость растрескаться.
Предложенное копье (дрын метра два в длину с острым окованным оголовком) кэп не взял. Отказался - навык отсутствовал напрочь. А без нужного навыка копье что тот чемодан без ручки из прошлой жизни: тяжело таскать, но и выбросить жалко. Зато захватил уже привычную острогу, да упаковал в мешковину автомат, нацепив разгрузку с четырьмя полными магазинами прямо на кожанку. Общинники поглядывали, дивились, но ничего не говорили - воину виднее, с чем на ворога идти.
У них с оружием тоже была полнейшая чересполосица - мечи, топоры, да копья. Мелькало несколько арбалетов, кистени с увесистыми гирьками на цепочках. Один только сельский воевода, а в мирной жизни предводитель рыбацкой артели Яромир мог похвастать панцирем да кольчугой, да булавой поистине богатырской величины. Сам воевода тоже был немаленький, так что в его лапище булава смотрелась вполне органично.
Брать ватагу чалмоносцев воевода предсказуемо решил ранним утром, когда сон самый крепкий. Зарядив "калашмат", и дослав патрон в патронник, Славка попросил Яромира не торопиться кидать народ в бой - прежде дать ему "высказаться". На островке все было, как надо: из шалашей доносился ядреный храп, у затухшего костерка сидя кемарил чумазенький "молодой", ткнувшись лобешником в поставленное стоймя копьецо. Щелкнула тетива арбалета, и беспечный "молодой" опрокинулся в угли, зажимая руками пробитое болтом горло. Завоняло паленой плотью. "Слава!" - грозно заорало островное войско, успевшее оцепить место привала находников. Переполох начался знатный.
Из своих укрывищ выскакивали очумевшие спросонья чужаки, и опрокидывались назад под одиночные выстрелы автомата. С десятка метров Славка почти не мазал, никому не давая шанса. Как вдруг из двух разных шалашей вьюнами "вывинтились" какие-то особо юркие личности с одними только кинжалами в руках. Поднырнув, такое ощущение, прямо под летящие навстречу пули, пираты метнулись к воде. Но на пересечку уже выскочил Яромир, и тройка копьеносцев с ним. Один юркий метнул кинжал - острие попало в стык пластин на кожанке, впившись в грудь общиннику. Тот стал оседать, хрипя. Но это уже была последняя удача хваткого корсара, безнадежно завязшего в свалке с остальными копейщиками, и исколотого со скоростью швейной машинки. Второму вообще не повезло - Яромирова булава "добавила ума". С маху вбила "попрыгунчику" курчавую башку в плечи, разбрызгав во все стороны желтоватые крошки-капли мозгов.
Вся схватка закончилась, едва начавшись. Убитым пиратам, не мудрствуя лукаво, на приготовленной для костра колоде оттяпали топорами бритые бошки, чтобы те случайно не поднялись. И сбросили в воду, благо даже раздевать не пришлось. Трофеи, включая тряпки чалмоносцев и сами чалмы, загрузили на лодью, взяв вторую, поврежденную, на буксир. Чтобы довести на Белогрудов доставшуюся галеру, на весла сели бойцы. Ну да людей хватало - потери-то ограничились одним павшим. Которого тут же на острове возложили на краду. И с дымом душа честного защитника рода взлетела в Ирий, к богам и на новое перерождение.
Перед отходом Яромир подошел к Славке, и приятельски хлопнул по плечу: "Если б не ты, Вятша, малой кровью не отделались бы - много жизней родовичей нынче сохранил. С таким оружием, как у тебя нам, наверное, никто страшен не будет". Славка отомкнул от автомата последний оставшийся магазин, и выщелкал оттуда патроны. В горсть сиротливо выпало всего каких-то три "масленка".
- Гляди, воевода, - протянул их Яромиру огорченный автоматчик. - Три патрона - три жизни могут взять при самом удачном раскладе. Потом мое оружие не страшнее дубины - твоя булава, пожалуй, для неприятеля убойнее будет.
Яромир осторожно взял патроны в руку, подбросил их на мозолистой ладони, и обнадежил: "Патроны, говоришь? Чудно называется, не по-нашенски. Так патронов не будет, а человек останется. С воинской наукой тебе поможем, сколько сами ее знаем, и будешь другим оружием биться. Не зря предки говаривали: если сердце из железа, и деревянный кинжал хорош".
На следующий день после боя Славку приняли в род (на празднике дед Птах его перепил-таки). И за неделю толокой слепили ему собственную хату, да еще пару дней прогревали печь, топившуюся "по белому". Столяры да гончары нанесли самодельной мебелишки да глиняной посуды, а Миролюб смастерил медный казанок, сковородку да чайник. В уплату пошла доля трофеев, из которых кэп оставил себе лишь приглянувшийся кинжал да кривую саблю - надо ж "холодняк" осваивать. А Полкаша справил новоселье в здоровущей бадье под калиновым кустом во дворе.
...Череванева лодья тяжко осела по борта под грузом мешков с солью. Выводя судно на стрежень, гребцы навалились на весла. Вертеть дрыном метров в семь длинной непривычному Славке было нелегко. Ломило спину, на затылок стекали капли едкого пота. Но вышли из протоки, поставили прямой парус. И гребцам стало чуток полегче. Хотя к вечеру Славка уж вконец загибался: на привале у берега руки дрожали так, что казалось, не донесет до рта деревянную ложку с кулешом. "Ничего, обвыкнешься", - подбадривали матерые "ветераны" речных походов. Черевань испытующе поглядывал из-под густых бровей, но пока помалкивал - оценивал новичка. А уже к вечеру следующего дня кэп понял, что и правда втянулся - хребет уже не трещал натужно, и руки не грозили отпасть.
Он заново познавал великую реку, ее изменившиеся берега. Исчезли удавки бетонных дамб, сдавливавшие Днепр мертвой хваткой. Вернулись пороги, да только и они заметно сгладились - глубины хватало, и волоком через них суда тащить было теперь не нужно. По-прежнему сиял у порогов древний остров со святилищем Хорса. Характерники-жрецы в белых одеяниях с солнечным кругом и мечами у пояса, как встарь, благословляли защитников родовых земель. А защитники были нужны: на посиделках у вечернего костра проскакивало что-то смутное и нерадостное о пропавших лодьях, об уведенных в рабство. И накликали же: в двух переходах от Хорсова острова курс торговой лодьи перерезало чудо-юдо.