Положив часы прямо на дорогу, Херклафф дотронулся до них авторучкой, и на месте часов появилась крупная тыква.
– Хорошие были часики, – вздохнул Каширский.
Между тем Херклафф дотронулся «Паркером» теперь уже до тыквы, и она тут же выросла до размеров кареты. Анна Сергеевна алчно поглядывала на позолоченные колеса и двери и уже прикидывала, за сколько можно будет все это «загнать», если удастся похитить карету у законного владельца.
– Должно быть, она самодвижущаяся? – предположил Каширский.
– Увы, нет, – вздохнул Херклафф. – Нужны лошади. Вообще-то согласно правилам в лошадей нужно превращать мышек, или лучше даже этих, как их, крысов, но где их тут взять? – Колдун на минутку задумался. – О, дас ист гроссе идея!
Не дав своим новым попутчикам и опомниться, Херклафф дотронулся авторучкой сперва до Анны Сергеевны, а потом до Каширского. И те мгновенно превратились в крыс: белую и серую. Белая крыса, только что бывшая Анной Сергеевной, злобно зашипела, но колдун двумя небрежными касаниями обернул крыс в лошадей: Глухареву – в норовистую белую кобылку, а Каширского – в пегого жеребца.
– Что это такое?! – возмущенно заржала кобылка голосом Анны Сергеевны. – Что вы себе позволяете! А ну немедленно верните меня в прежний вид!
– Это противоречит естественному биологическому состоянию организма, – авторитетно добавил жеребец-Каширский.
– Да ну что вы, – добродушно откликнулся Херклафф. – Все будет зер гут. Я вас обязуюсь прилично кормить, давать овес и сено.
С этими словами, не обращая внимания на нецензурное ржание Анны Сергеевны, Херклафф ловко запряг лошадей. Каширский лишь обреченно вздыхал – он понимал, что это еще не самый худший исход их похождений в Новой Ютландии. Видимо, к этим же выводам пришла и Глухарева – во всяком случае, продолжая по привычке браниться, она не предпринимала никаких попыток хотя бы лягнуть своего нового хозяина.
Херклафф ласково потрепал Каширского за густую гриву, похлопал Анну Сергеевну по крепкому крупу и влез в карету. Лошади сначала медленно, а потом все увереннее понесли карету по дороге. И долго еще окрестные болота оглашало резвое ржание, в котором то и дело проскальзывали словечки, которые в книгах и газетах «нашего» мира обычно заменяют многоточиями, а в телепередачах – разными заглушающими звуками.
После того как корчму покинули сначала рыцари, а потом и поэты, там вновь стало по-всегдашнему тихо и сумрачно. Леший за стойкой привычно-ненужно протирал посуду, а водяной молча потягивал из кувшина болотную водицу.
– Ну вот, еще кружку выпью и пойду, – нарушил он гнетущую тишину. Леший в ответ лишь буркнул нечто невразумительное.
Рука водяного привычно потянулась к кувшину, но замерла на полпути: со стороны двери донесся чуть слышный стук.
– Сильнее стучите! – крикнул леший. Кончилось все это тем же, что и обычно: дверь просто ввалилась внутрь корчмы, а следом за нею – уже знакомые хозяину и завсегдатаю боярин Василий, Иван Покровский и Чумичка. Но следом за ними вплыла совершенно не по-здешнему (и определенно не по погоде) одетая дама, при виде которой леший с водяным непроизвольно привстали, а чтобы получше разглядеть незнакомку, корчмарь даже зажег еще одну свечку, так как прежняя почти догорела и больше чадила, чем светила.
– Ну, хозяин, принимайте дорогих гостей, – сказал Василий, заметив некоторое замешательство.
– Горницы готовы, – привычно откликнулся леший. – Что будете ужинать?
– Все равно что, лишь бы побольше, – распорядился Дубов. – И попить чего-нибудь горячего.
– Только не горячительного, – уточнил Иван-царевич.
– Ну, ради такого случая можно и винца испить, – с улыбкой возразил боярин Василий. – Правда, в меру…
Так за разговорами гости уселись за столик, соседний тому, где сумерничал водяной. Похоже, что при появлении припозднившихся постояльцев он решил с уходом повременить, и теперь внимательно прислушивался к их беседе, хотя мало что мог понять.
– Подумать только, Эдуард Фридрихович, такой приличный господин, -все никак не могла успокоиться баронесса, успевшая по дороге узнать от своих попутчиков, где и каким образом она очутилась. – Как мог господин Херклафф так поступить? Уж от кого бы я могла ожидать такого коварства, но только не от него…
– Скажите, Наталья Кирилловна, при каких обстоятельствах вы познакомились с господином Херклаффом? – задал Дубов профессиональный вопрос.
– О, это случилось в прошлом году в Москве, – охотно предалась воспоминаниям Наталья Кирилловна. – А потом Савва Лукич пригласил его погостить в Покровских Воротах.
– Но ведь Эдуард Фридрихович будто бы был знаком с самим Гете? -спросил Иван.
– Да-да, разумеется! – вновь оживилась Наталья Кирилловна. – И более того, когда приезжал в Россию, то знакомил с его новыми произведениями нашу читающую публику. Он же, собственно, и Василия Андреича побудил к переводу баллад Гете и Шиллера…
– Как, вы и с Жуковским были знакомы? – удивился Дубов.
– Ну как же! Такой скромный, простой человек, и не подумаешь, что приближен к семье Его Императорского Величества. Помню, совсем недавно на литературном вечере у Зизи Волконской подходят ко мне Жуковский с Пушкиным, и Александр Сергеич говорит: «Наталья Кирилловна, рассудите наш спор…» -Баронесса вздохнула. – В тот вечер я в последний раз видела Дмитрия Веневитинова. Говорят, он был до безумия влюблен в хозяйку и отравился, так и не дождавшись взаимности…
Похоже, Наталья Кирилловна всерьез увлеклась рассказами о литераторах двадцатых годов девятнадцатого столетия, которые были для нее куда реальнее и живее, чем для Дубова – Белая Пуща, Новая Ютландия и все их обитатели. Василий и Иван слушали ее со все возраставшим изумлением, даже Чумичка и водяной жадно внимали баронессе, хотя им-то уж имена Веневитинова и Зинаиды Волконской ни о чем не говорили. Просто история была уж очень трогательная.
Заслушавшись, гости корчмы даже не сразу и заметили, как дверь вновь опрокинулась и внутрь вошел еще один посетитель – ни кто иной как собственной персоной господин Грендель. Уже по одному взгляду можно было определить, что он слегка не в себе – бывший оборотень двигался как в полусне и что-то вдохновенно бормотал себе под нос.
– Господин Грендель! – радостно окликнул его боярин Василий. -Какими судьбами?
– А? Что? – заозирался Грендель. – О господи, где это я?
– В корчме, вестимо, – сообщил водяной.
– Зачем я здесь? – задался Грендель новым вопросом. – Ведь я шел… Куда ж я шел? Куда я путь держал?.. А, вспомнил! Я шел в чертоги господина Беовульфа, дабы своею новой поэмой, кою сочинял весь нынешний день, поднять боевой дух наших доблестных рыцарей перед походом на королевский замок!
– Эка хватил, батюшка! – проскрипел корчмарь, только что незаметно появившийся в обеденной зале с кипящим самоваром и скромной закуской. -Замок-то королевский уж взят.
– Ну вот, опять я опоздал, – пригорюнился поэт, присев за стол.
– Это бывает, – ласково заметила Наталья Кирилловна. – Помните, как у Александра Сергеича Грибоедова – «Шел в комнату, попал в другую».
– Вы и Грибоедова знавали? – живо заинтересовался Иван Покровский.
– Неоднократно видела его прямо как вас теперь, – радостно закивала баронесса. – Он даже играл на фортепьянах свой вальс и спрашивал моего мнения. Погодите, да вот этот. – Наталья Кирилловна довольно приятным голосом напела знаменитый вальс Грибоедова. – Знаете, ведь цензура не пропустила его комедию к постановке на театре, и мы собирались устроить любительский спектакль. Представьте, я должна была играть Хлестову: «Не мастерица я полки-то различать…» Государь отправил Александра Сергеича с дипломатической миссией в Персию, и вот, будучи проездом в Тифлисе, он безумно влюбился в тамошнюю первую красавицу Нину Чавчавадзе и сделал ей предложение! Такая романтическая история… Я так хотела бы, чтобы они жили долго и счастливо и чтобы Александр Сергеич порадовал нас новыми, не менее гениальными произведениями.