– А ну тебя с твоими поэтическими образами, – проворчал Беовульф. -Давайте лучше подкрепимся.
– А и правда, подкрепиться нам не помешает, – вдруг успокоился Василий. – – Непременно нужно подкрепиться, чтобы своротить этот булыжник!
– Зачем? – изумился Грендель. – Насчет могилы это ж я так, для поэзии, понимаете ли…
– Ну что вы, дорогой Грендель, – рассмеялся Василий, – я надеюсь, что этот камень в качестве могильного вам не понадобится еще долго-долго. Но под камнем скрывается подземный ход.
– Как? Почему? – чуть не в один голос воскликнули оба рыцаря.
– На отгадку меня натолкнули ваши вдохновенные строки, господин Грендель, – сказал Дубов.
– Какие – «Я видел чудное виденье»?
– Нет-нет, самые последние. Насчет памятника, к которому не зарастет народная тропа. А протоптанные тропинки имеют привычку очень долго не зарастать, даже если по ним никто не ходит. Вот, гляньте сюда.
Действительно, если внимательно приглядеться, то в пожелтевшей траве можно было заметить извилистую ложбинку, заросшую менее густо, чем вся поляна, и не столько обычной травой, сколько подорожником. Ложбинка начиналась возле булыжника и вела в сторону ручья, теряясь в прибрежном ивняке.
– Ну, вы, боярин Василий, даете! – выдохнул Беовульф.
– Просто я детектив, – скромно ответил Дубов. – В смысле, частный сыщик. Моя работа – все примечать и делать выводы.
– Ну так за работу! – взревел Беовульф и принялся засучивать рукава.
– Погодите, дождемся сумерек, – остановил его Василий. – Если нас заметят, то все пропало.
– Ах, как это поэтично! – мечтательно вздохнул Грендель. – Если вернемся, то я непременно выкопаю себе из хижины какой-нибудь подземный ход.
Надя хотела еще раз встретиться и поговорить с Александром, но тот будто сквозь землю провалился. Лишь королевский ключник мог сообщить, что Его Величество изволил выйти прогуляться.
– Как, по болоту?! – изумилась Надя. – Но для чего?
– По своим делам, – загадочно ответил ключник.
Чаликова поняла, что тот кое-что знает о «своих делах» короля, но рассказывать о них отнюдь не желает.
Лишь ближе к вечеру, когда солнце уже клонилось к болоту, к Наде в комнату явился Теофил с известием, что король возвратился и просит Перси пожаловать к себе.
Его Величество принял Чаликову в стареньком, но уютном домашнем халате, а над камином с потрескавшимися изразцами была на веревках аккуратно развешана верхняя одежда.
– Вот проверял, не сошла ли вода, – пояснил Александр.
– Ну и как?
– Все в порядке. Так что можете ехать спокойно.
– Куда? – несколько удивилась Надя.
– Ну, вы же не останетесь в одном доме с людоедом, – также несколько удивился Александр. – Я вам дам лошадей и письмо… да хоть к Беовульфу, там-то вы будете в безопасности.
– Увы, – покачала головой Чаликова, – я никуда не должна отсюда отлучаться. Если все пройдет благополучно, то завтра Василий… то есть боярин Василий должен будет заехать за мной, и мы вместе отправимся в Царь-Город.
– И вы сознательно подвергаете себя опасности быть съеденной?
– Мне почему-то кажется, что людоед здесь не останется. Да и людоедством он занимался больше от скуки, не имея возможности отсюда выбраться.
– Не думаю, – покачал головой король. – А впрочем, как знаете.
– Да, я тоже в этом не уверена, – кивнула Чаликова, – и более того, у меня есть предчувствие, что именно нынешней ночью нас ждет весьма драматическая развязка всей этой истории.
– Возможно, – улыбнулся король.
– Ваше Величество нынче как-то очень веселы и оживленны, – заметила Надя. – Такими я вас в первый раз вижу.
– Ну, это от того что наконец-то сошли воды и восстановилась связь, -немного смутился король. – У нас тут не так много причин для веселья, вот и радуемся всяким, на первый взгляд, мелочам.
– Да, конечно, Ваше Величество, – с пониманием покивала Надя, а про себя подумала: «Нет, здесь что-то иное…»
Однако развивать эту тему Надя не стала, а заговорила совсем о другом, что ее также немало занимало:
– Ваше Величество, вот тут мне показались довольно необычными имена ваших подопечных. Они что, все «косят» под известных поэтов и мыслителей?
– Я не совсем понял, Наденька, что вы подразумеваете под словом «косят», но они это делают безо всяких злых умыслов, – ответил Александр. – Подозреваю, что их собственные имена звучат, по их мнению, недостаточно благозвучно для столь одаренных личностей, вот поэтому…
– Ну, Диогена я знаю, – стала Надя загибать пальцы, – Сафо знаю, Данте знаю, а вот кто такая была донна Клара?
– Как, вы не слышали о ней? – изумился Александр. – Это же прославленная испанская поэтесса Клара де Гонсалес, которую Святая Инквизиция сначала чуть было не сожгла на костре как ведьму, а спустя сто лет канонизировала как святую.
– Увы, до нашей глухомани ее имя еще не дошло, – с сожалением вздохнула Чаликова. – Да и я вообще-то специализируюсь на более древней словесности.
Это, было, конечно же, не совсем так – Надя неплохо разбиралась и в словесности не столь древней, но с одним уточнением: в словесности своего мира. Раздвоение реальностей (или, по гипотезе доктора Серапионыча -расщепление Земли на две «параллельных») произошло где-то в XII – XIII веке, и поначалу обе действительности были тесно связаны между собою. Но затем эти связи стали понемногу ослабевать, и Горохово Городище близ Кислоярска (иначе – Холм Демонов близ Царь-Города) оставалось одним из немногих, если не единственным местом на Земле, где еще можно было «перепрыгнуть» из одного мира в другой. К таким выводам пришла историк Хелен фон Ачкасофф, участвовавшая в самой первой экспедиции в параллельный мир, где она исследовала Царь-Городские архивы и установила, что там содержатся сведения об именах и событиях весьма древних, а чем ближе к нашему времени, тем их становилось меньше. Так что не удивительно, что в замке Александра были в ходу такие имена как Сафо, Диоген или Данте.
– Вы о чем-то задумались, Надя? – оторвал журналистку от ее размышлений голос Александра.
– Да-да, Ваше Величество, – встрепенулась Надя. – Все это очень интересно. Удивительно, что я даже и не слыхивала о донне Кларе де Гонсалес. А когда она жила?
– Ну, лет двести-двести пятьдесят тому обратно, – припомнил король.
– А этот, как его, господин Ал-Каши? – назвала Надя имя одного из поэтов, который во время поэтических чтений обычно сидел где-то в сторонке, мало ел, почти ничего не пил и больше слушал других, чем говорил сам.
– А, ну Ал-Каши – это был такой восточный поэт семнадцатого столетия, – охотно пояснил король, – последователь знаменитого Омара Хайяма.
– Омара Хайяма знаю, – радостно закивала Надя, – так что теперь обязательно познакомлюсь и с творчеством Ал-Каши.
А про себя Надя подумала, что напрасно приняла в качестве псевдонима имя Перси – звучное и красивое само по себе, но совершенно неуместное для слуги царь-городского боярина Василия. Прослышав о нравах при дворе Александра, они с Василием решили, что Надя там будет находиться под именем, взятым в честь английского поэта Шелли, весьма известного и популярного в том мире, откуда они прибыли, но о котором вряд ли кто-то слышал в параллельной действительности.
Поскольку результаты акции по похищению белопущенских девушек для султанского гарема превзошли самые смелые ожидания, то Петровича за ее успешное проведение щедро наградили – дали временное освобождение от работ на конюшне. Бывший лиходей и душегуб отлеживался от побоев ведрами и коромыслами в своей каморке, где его и застал князь Длиннорукий, реабилитированный от подозрений в самозванстве.
– Ну, здравствуй, Соловей, – радостно приветствовал князь Длиннорукий Петровича, опуская на грязный пол какой-то мешок. – Давненько я тебя изловить хотел, да не вышло. Вот и встренулись!
– Вчера уже видались, – буркнул Петрович и отвернулся от гостя на второй бок.