– Мертвяки! – в ужасе вскрикнул второй гробокопатель и заметался по полуразрытой яме. Первый что-то бормотал и мелко крестился.
– А ну-ка, вылезайте! – выкрикнул маленький человечек, стоявший на самом краю могилы. То был домовой Кузька, а его спутниками были уже знакомые нам водяной, леший и две кикиморы.
Осквернители мелко дрожали и явно не желали вылезать наружу. Вернее, они бы и не смогли этого сделать, охваченные ужасом.
– Закопаем их здесь, и дело с концами, – предложил леший и, зачерпнув прямо в ладони горсть земли, швырнул в могилу. Этого хватило, чтобы оба гробокопателя, побросав свои заступы, выскочили наверх, где их тут же приняла в свои цепкие объятия доблестная нечисть.
– Стало быть, могилками промышляем? – придушенно-сладким голоском вопросил водяной. – Покойничков, стало быть, раздеваем?
– Некрофилы-археологи, – щегольнул домовой Кузька мудреным словечком, слышанным от «покойного боярина Василия».
– Чего? – наконец-то обрел дар речи один из гробокопателей. – Мы просто проверить хотели, на месте ли покойник… – Он осекся, почувствовав, как сообщник изловчившись лягнул его ногой. Но было уже поздно.
– Проверить, значит? – голосом, ничего хорошего не предвещавшим, проговорил леший. – И чего же вы хотели проверить? Покойнички по ночам не гуляют. В отличие от некоторых живых… Нет, все-таки напрасно мы выгнали вас из могилы, надо было вас там закопать.
– А еще не поздно, – хихикнула одна из кикимор.
– Не губите, родимые! – чуть не хором заголосили злоумышленники, бросившись на колени. – Не по своей воле мы тут, но по приказанию князя Григория…
– Это какого-такого князя Григория? – проскрипел леший. – Это того вурдалака поганого, что леса повырубил, всю честную нечисть с веками насиженного места согнал, а своим упырям волю дал?
– Давайте решать, что с ними делать, – прервал излияния корчмаря практичный Кузька.
– Они всего лишь люди служивые, – вздохнул водяной. – Что с таких возьмешь?
– Но проучить не мешало бы, – предложил леший. – В назидание князю Григорию.
– Защекочем! – радостно взвизгнули кикиморы и придвинулись ближе к гробокопателям.
– Да, пожалуй, это будет им самым подходящим наказанием, – согласился Кузька. Так как остальные не возражали, то кикиморы набросились на своих жертв. Над смиренным кладбищем раздались дикие вопли, перемежаемые истерическим хохотом.
В конце концов злоумышленники все-таки вырвались и с неимоверной скоростью побежали прочь со злополучного кладбища. Никто их не преследовал.
– Надо бы могилку-то закопать, – пробурчал леший. – А то непорядок все-таки. – Он нагнулся и вытащил из ямы обе лопаты. – Ух ты, что за хреновина! – вырвалось у корчмаря, когда он копнул рыхлую влажную землю и прямо под лопатой в тусклом свечном освещении что-то блеснуло.
– О, да это же золотое яблочко! – воскликнул Кузька, бережно отряхивая круглый блестящий предмет. – Мне Чумичка сказывал, что это колдовская вещь – по ней можно видеть, что происходит на каком угодно отдалении.
– А как она работает? – залюбопытничали кикиморы.
– Точно не знаю, – признался Кузька. – Надо будет показать боярину Василию, он мужик умный, разберется что к чему.
– Ясно одно, – подытожил леший. – Теперь мы знаем, каким образом все, что происходит здесь, тут же становится ведомо в Белой Пуще.
Ковер-самолет неспеша летел над ночными полями Белой Пущи, а его пассажиры вели столь же неспешную беседу.
– Когда я услышал, что боярин Василий убит в корчме, то решил, что поход по черную душу князя Григория отменяется, и потому не стал ждать вас на конюшне, – рассказывал Чумичка. – Разве ж я мог знать, что это неправда?
– Меня действительно пытались убить, – отвечал Дубов. – И тогда я воспользовался случаем и предпринял все необходимое, чтобы меня и впрямь числили среди мертвых.
– Ну вот, а я уже собирался было уходить, – продолжал колдун. – У них имеется особливый амбар, да ты, Василий, его знаешь, там хранится всякая колдовская утварь. Едва я прибыл в Белую Пущу под видом князя Длиннорукого, то в первую же ночь туда наведался и прихватил парочку шапок-невидимок. Такая шапка мне пригодилась, когда в Пуще неожиданно появился настоящий Длиннорукий, а меня заточили в темницу. Сегодня же я мог бы уйти и из кремля, но решил еще задержаться.
– И очень кстати, – подхватил Василий, – иначе бы нам нипочем оттуда не выбраться.
– Холодновато здесь, однако же, – поежился Беовульф. – Я-то всегда думал, что в небе чем выше, тем теплее – поближе к солнышку.
– Так ведь сейчас нет солнышка, – дельно возразил Чумичка. – Видишь, месяц один да звездочки?
– Жаль, одежки потеплее с собой не прихватили, – проворчал доблестный рыцарь, и тут его взор упал на Гренделя, который в волчьем облике продолжал бесчувственно лежать на ковре. – A вот им покамест и укутаюсь, зачем зря добру пропадать. Эй, Грендель! – принялся Беовульф тормошить своего заклятого приятеля, однако тот не подавал никаких признаков жизни. – Да что ты там, помер, что ли?
– A и вправду, – забеспокоился и Дубов, – что-то уж долго он в сознание не приходит.
– Отравился, – мрачно пробурчал Беовульф. – Князем Григорием. – И сам же громогласно захохотал.
Чумичка наклонился к Гренделю:
– Дышит. Сейчас приведем его в чувство. – C этими словами колдун извлек из-за пазухи небольшую скляночку («Прямо как старина Серапионыч», подумал Василий) и побрызгал из нее на волка. И тот на глазах своих спутников превратился обратно в Гренделя.
– Где это я? – пробормотал он, приоткрыв глаза. – A, понимаю, нас зарубили, и мы на том свете. – И, немного помолчав, вполголоса продекламировал:
– Улетели мы в райские кущи
На коврах на крылатых своих…
– Должен вас огорчить, дорогой друг, – усмехнулся Дубов, – но до райских кущ нам еще ох как далеко. – И, как бы передразнивая Гренделя, нараспев прочитал:
– A помирать нам рановато,
Есть у нас еще дома дела!
– O, боярин Василий, да вы тоже поэт! – восхитился Грендель. – Ну а что до райских кущ, то мне их вовеки не увидать. Ведь я же оборотень…
– Отныне ты уже не оборотень! – торжественно провозгласил Чумичка. -Ты исполнил свое предназначение, и с тебя снято заклятие.
Грендель ничего не ответил и в изнеможении закрыл глаза. Зато Беовульф страшно воодушевился:
– Господа, такое событие всенепременнейше нужно отпраздновать! Полетели ко мне в замок, я выставлю свое лучшее вино, вековой выдержки. Еще мой дедушка говаривал, указывая на этот бочонок: «Внучек, а его ты откроешь в самый знаменательный день своей жизни». И вот этот день наступил! Вернее, ночь, но это уже не суть важно…
– Нет-нет, – возразил Дубов, – вы как хотите, а я должен лететь в замок к Его Величеству Александру. Вернее, к Наде. A утром, еще затемно -домой.
– Вы уж не в первый раз называете ее имя, – хмыкнул Беовульф. -Глянуть бы хоть одним глазком, что это за Надя такая.
– Да хоть обоими, – рассмеялся Василий. C этими словами он достал из внутреннего кармана своего боярского кафтана цветную фотокарточку, где Надя в венке из ромашек и васильков бежала по зеленому лугу.
Беовульф повернул карточку так, чтобы на нее падал лунный свет:
– Красивая девушка. И как нарисована! Боярин Василий, когда увидите художника, то скажите, что я ему хорошо заплачу за свое изображение. C мечом и в золотой цепи.
– Позвольте мне. – Чумичка принял от Беовульфа карточку и провел над нею ладонью. Даже при тусклом свете ущербной луны стало заметно, что краски поблекли, а лицо Нади как бы погрустнело. – Слушай, Василий, – понизил голос Чумичка, – не хочу тебя пугать, но Надежда действительно в опасности.
– Что?! – вскричал Дубов.
– Ей грозит страшная смерть, – продолжал Чумичка. – И не когда-то вообще, а прямо сейчас. И если мы не вмешаемся, то будет поздно.