– Поздравляю – на сей раз вы поработали не впустую.
– Неужели казна?! – вскричал Каширский. И даже в столь счастливый миг не удержался от колкого замечания: – А вы, Анна Сергеевна, не верили в мои сверхнаучные методы…
– Какая, к дьяволу, казна! – прошипела Глухарева. – Там выход на поверхность.
– В каком смысле?
– Заброшенный сарайчик на краю поля. Снаружи люк незаметен, так как прикрыт сгнившим сеном.
– А где же казна? – разочарованно протянул Каширский.
– Да хрен с ней, с казной! – выкрикнула Анна Сергеевна. – Главное, теперь у нас надежный путь для отступления после того как сделаем дело.
– Какое еще дело? – пожал плечами Каширский.
– А вы забыли? Убрать эту княжну, или графиню, или бес ее знает, кто она такая! – раздраженно говорила Глухарева, шагая назад по теперь уже расширяющемуся проходу. Каширский брел следом.
– В каком смысле убрать? – пролепетал он, уже чуя, куда клонит его наперсница.
– В каком смысле? – желчно переспросила Анна Сергеевна. – Убить. Зарезать. Ножиком пырнуть.
– Боюсь, я не смогу быть вам полезен, – осторожно заметил доктор. -Ведь хирургия – не мой профиль. Вот если бы дать установочку…
– От ваших установочек пользы, как от холодильника тепла, – процедила Анна Сергеевна. – Равно как от вас самого. Будете дежурить на шухере!
За разговорами они вернулись в ту область подвала, где стояли ряды бочек. Почуяв знакомый запах, Каширский вновь воспрял духом:
– А все-таки казна где-то здесь! Я ее внимаю всеми фибрами своей чувствительной ауры!
Анна Сергеевна хотела было уже высказать все, что она думает и о фибрах, и о королевской казне, и о самом Каширском, и о его чувствительной ауре, но лишь презрительно подернула плечами и ускорила шаг.
«Поэтический марафон» в корчме продолжался уже почти сутки. Все это время часть рыцарей и поэтов, чередуясь, отдыхали в горницах для гостей, а остальные пировали и услаждали слух друг друга своими вдохновенными стихами.
Благодаря такому режиму и поэты, и рыцари чувствовали себя достаточно бодрыми, в отличие от хозяина корчмы – он все время должен был находиться в зале и обслуживать дорогих гостей. Впрочем, доходу от них было не так уж много – сторонники непьющего Флориана вина почти не употребляли, разве что когда их предводитель не находился поблизости, а поэты, ослабленные изнурительной работой на болотах, тоже не очень увлекались вином, дабы не свалиться с ног раньше времени.
– Ну вот опять бед себе накликал, – привычно жалился леший в коротких передышках своему приятелю водяному. – Мало того что рыцари какие-то не те, так еще этих беглых поэтов бес привел. А все боярин Василий! Сам-то он в свой Царь-Город укатит, а нам тут отдуваться…
– Да не тревожься ты, – утешал его водяной, прихлебывая водицу из кувшина. – Все, что ни случается – все к лучшему!
Тем временем госпожа Сафо к вящему восторгу господ рыцарей декламировала свое очередное творение:
– Я слыхала тебя в полуночной тиши – Ты играл на пастушьей свирели,
И тебя возлюбила всей силой души,
А казалось, что жизнь разошлась на гроши
И давно уж огни догорели…
Тут в дверях раздался робкий стук.
– Толкайте сильнее! – крикнул корчмарь, а себе под нос проворчал: -Кого еще там черт принес?
Дверь ввалилась внутрь, и на пороге явился собственной персоной господин Грендель.
– О, кто к нам пожаловал! – с наигранной учтивостью произнес доблестный Флориан. – Надеюсь, друг мой Грендель, мы поимеем счастье насладиться вашими новыми творениями?
– Сперва я должен передать вам послание, друг мой Флориан, – столь же учтиво ответил Грендель. И, подойдя к Флориану, протянул ему свиток.
– Печатка Беовульфа, – с видимым неудовольствием отметил доблестный Флориан, вскрывая послание. – Почерк как будто господина Зигфрида, но подпись собственная Его Величества.
– Что там? – нетерпеливо загомонили рыцари. Даже леший с водяным прекратили свои бесконечные разговоры и стали внимательно прислушиваться.
– Настал решающий час, – негромко и безо всякого пафоса произнес Флориан. – Король призывает нас в первые ряды борьбы за правое дело. И это великая честь.
– Когда? – повскакали из-за стола славные рыцари.
– Тотчас, – ответил Флориан, еще раз глянув в послание. – То, что нам предстоит, Его Величество именует как «разведка боем». Мы должны появиться вблизи королевского замка и вызвать на себя первый удар. И таким образом добыть для Его Величества Александра сведения о том, какими силами располагает Виктор.
– Я могу провести вас кратчайшим путем, – вызвался Грендель.
– Ну вот и замечательно, – кивнул Флориан. – Кстати и сообщите Его Величеству, если мы все поляжем в неравном бою за справедливое дело.
Рыцари кинулись к себе в горницы за щитами и боевыми мечами, а леший за стойкой лишь горестно вздохнул.
Чудо-клубочек уверенно вел Ивана-царевича по болотам, и делал это весьма умело: хотя господину Покровскому и казалось порою, что клубок катится по очень уж изогнутой траектории, но всякий раз путник убеждался, что происходило это вовсе не из желания удлинить путь, а единственно чтобы сделать его по возможности удобным и безопасным.
Уже начало смеркаться, и Иван-царевич стал подумывать о том, чтобы обосноваться на ночлег. Однако всякий раз, когда он примечал казалось бы удобное место, клубок принимался катиться быстрее, и Иван спешил следом, не решаясь поднять его с земли и положить к себе в котомку.
Но вот, когда вечерняя тьма уже начала наползать на землю, а на небе высыпали первые звезды, клубок решительно остановился. Господин Покровский как опытный путешественник мог оценить выбор своего проводника: он остановился на вполне удобном и сухом месте вблизи леса, где под елками лежало достаточно валежника, чтобы развести костерок и в случае надобности даже соорудить скромный шалашик.
Иван с облегчением опустил на землю рюкзак, из которого торчал лук с оставшимися двумя золотыми стрелами, и стал приготавливаться к ночлегу -собрал сухих веток, развел костер и повесил над ним котелок с болотной водицей. Несмотря на приятную усталость, ко сну Ивана-царевича совсем не клонило. Напротив – звезды, меркнущее небо и печальные выкрики выпи, долетающие сквозь мерный шелест осенней листвы – все это настраивало скорее на поэтическую волну. Правда, дальше первой строчки – «Все ярче дивных звезд сиянье…» – дело не шло, но зато Покровский начал понимать, отчего в Новой Ютландии столько поэтов на душу населения: здешняя природа просто не могла не настраивать на творческий лад.
Однако едва родилась вторая строчка – «… Все памятней очарованье…» – как все очарование оказалось в миг разрушенным какими-то незнакомыми голосами. Обернувшись, поэт увидал позади себя двух женщин – одну потолще, а другую потоньше – в сарафанах и цветастых платках.
– Присаживайтесь, сударыни, – радушно пригласил их Иван-царевич. -Не угодно ли чайку с дороги отпить?
– Благодарю, – низким и чуть сипловатым голосом ответила более полная странница, присаживаясь у костра. Ее подруга, нахально подбоченясь, уставилась на стрелы, торчащие из рюкзака.
– Золото, – проговорила она высоким скрежещущим голосом. – Сейчас буду грабить и убивать… – И, не обращая внимания на свою спутницу, дергавшую ее сзади за подол, продолжала, с каждым словом все более вдохновляясь: – Трудовой народ бедствует, а вы, мироеды и богатеи, на золоте жрете и золотые палки себе в мешок суете!
– Не слушайте, это она шутит, – попыталась поправить положение первая путница, но ее подругу было уже не остановить:
– Шуток больше не будет! Всех перережу, всем кровь пущу!
– Так вы что, сударыня, собираетесь меня грабить? – наконец-то дошло до Покровского.
– Да! – взвизгнула сударыня. – Ежели кого сей же миг не пограблю, то гадом буду! – Недолго думая, она выдернула из рюкзака золотую стрелу, но тут же с диким верещанием швырнула ее оземь.