– Вечер удался на славу, дорогая, – заметил Габбитас. – И сэндвичи подавали отменные.
– Да, – отозвалась миссис Габбитас, обращая на мужа мечтательный взор. – Сэндвичи отменные и антураж. И музыка. Вечер несказанно хорош.
– Рад, что тебе настолько понравилось, дорогая.
Миссис Габбитас загадочно улыбнулась. Ее вдруг обуяла нежность.
– Дорогой муж, – произнесла она.
«К чему это? – подумал Габбитас. – Она ведь не станет ни о чем допытываться?» А вслух согласился:
– Да, дорогая.
– Ты всегда был хорошим мужем, дорогой.
– Да уж, – пробормотал Габбитас, а затем громко произнес: – Всегда.
– Можешь поцеловать меня, дорогой.
Габбитас сделал то, что было велено. За этим ничего не последовало. Оказав мужу милость, миссис Габбитас удалилась в свой уголок. Значит, ничего не заподозрила. Габбитас испытал огромное облегчение. Да, прежде она не разговаривала с ним в такой манере. Что ж, если подобные приливы чувствительности продолжатся, будет еще один повод сбежать.
Не раз и не два, а гораздо больше за эти две недели миссис Габбитас приходила в то же самое нежное настроение. Несколько реплик крайне удивили Габбитаса. Однако он продолжал собирать вещи в своей комнате, поскольку был человек решительный.
– Она не может знать, – сказал он себе, провожая супругу взглядом после одного из таких разговоров. – Узнала бы – подняла бы шум. Определенно. Ее нрав мне хорошо знаком. А эта новая манера почерпнута из какого-нибудь современного романа. Бедная старушка Мимси!
Проходя мимо спальни супруги, он бросил на нее беглый взгляд и на минуту остановился, ибо ему показалось, что Мимси стоит на коленях подле кровати и плачет. Однако, присмотревшись, он понял, что жена просто складывает одежду в корзину, и со спокойной душой направился вниз по лестнице.
Минуло пять дней с последнего из этих примечательных разговоров, и Габбитас оказался на Саутгемптонской платформе вокзала Ватерлоо, с грудой дамских и мужских баулов и все возрастающим ощущением собственной неправоты. Мисс Хокинс являла собой очаровательное сочетание робости и хладнокровия.
– Здесь заканчиваются Лондон и респектабельность, – заметил Габбитас.
– И начинается жизнь, дорогой, – ответила мисс Хокинс.
– Вот наш багаж, – сказал Габбитас.
Рядом с их внушительной поклажей располагалась чья-то еще, похожая. Внимание Габбитаса привлек маленький саквояж, который показался ему знакомым.
– Это мой? – спросил он у носильщика.
– Миссис Да Коста, – прочел тот на бирке. – Следует в Лиссабон.
– Тогда не мой, – констатировал Габбитас. – И все же это как-то… странно. Надо проследить, чтобы наши места не заняли, милая.
У двери вагона спиной к ним стоял какой-то человек – явно иностранец: слишком пушистая у него была шевелюра. Англичанин бы такую не выставлял на всеобщее обозрение. При их приближении человек обернулся.
Какое-то время они с Габбитасом вопросительно смотрели друг на друга.
– Мистер Джамасджи Ганпат, – наконец произнес Габбитас.
Мистер Ганпат, выдающийся теософ, непонимающе уставился на него. С мгновение он выглядел испуганным. Затем его лицо просветлело. Он приподнял краешек шляпы.
– Мистер Габбитас и мисс Хокинс!
Слегка отвернувшись, мисс Хокинс выдернула торчавшую нитку из дорожного пледа.
– Мы направляемся в Саутгемптон, – сказал Габбитас, вернув себе утраченное самообладание. – Вместе. Нужно встретить миссис Габбитас.
– Действительно! – Взгляд мистера Ганпата переместился к двери зала ожидания. Индус заметно нервничал. – Не знаете ли вы?.. – начал он. – Полагаю, я должен… мне лучше… Сожалею. Простите. – Неожиданно он повернулся и поспешил прочь.
– Правильно сделали, что поздоровались, – сказал Габбитас. – Он так нервничает. Что-то заподозрил? Шокирован? Ой!
Не успел Ганпат добраться до двери зала ожидания, как она открылась. Оттуда в сером дорожном платье вышла светловолосая дама с римским профилем и нежно ему улыбнулась.
– Мимси! – договорил Габбитас.
– Миссис Габбитас! – воскликнула мисс Хокинс.
При виде встревоженного лица Ганпата улыбка миссис Габбитас улетучилась. Она поглядела за его спину и слабо вскричала:
– О, мой бедный Джордж!
Затем она увидела мисс Хокинс.
– Вы?!
– Займите свои места! – воззвал кондуктор. – Просим занять места!
– Полагаю, в сложившихся обстоятельствах нам лучше сесть в поезд и объясниться, – сказал Габбитас, которому не принесли облегчения ругательства вполголоса.