– Есть такие признаки. Самый верный – это соотношение количества ртути в печени и почках. Ртуть есть даже в здоровом организме, но в минимальных количествах; а в отравленном ее, соответственно, много. Так вот, в отравленном организме соотношение количества ртути в печени и почках меняется. А ты-то как ртути хватанул? Тоже покушение?
– Нет. У нас в деле фигурирует такое зеркало, которое испаряет ртуть...
– Да ты что?! – поразился профессор. – Это что, дефект такой?
– Нет, оно сконструировано как орудие убийства. Там есть полость, заполненная ртутью, ртуть испаряется, и человек, находящийся в одной комнате с зеркалом, отравлен. А я осмотр проводил.
– Ни фига себе! – профессор разговаривал как пацан. – А что зеркало нагревалось как-то?
– Почему нагревалось?
– Ну, сколько времени ты осмотр проводил? Не очень ведь долго, несколько часов, не больше, а?
– Ну да.
– Как же ты за эти несколько часов схватил отравление? Вот если бы ты сутки сидел... Но я тебе скажу, что если источник испарения ртути подогревается, то ртуть испаряется интенсивнее, и последствия пребывания рядом с источником будут тяжелее. Вот так, братец ты мой.
В палату заглянула сиделка, и профе ссор махнул рукой, – мол, иди еще погуляй. Сиделка не расстроилась и тут же скрылась. Профессор посидел молча, подоткнул Антону одеяло, поправил подушку.
– Какие еще вопросы будут? – спросил он.
Антон задумался. Вопросы у него были, но с мыслями собраться было тяжело. Паузу прервал профессор:
– Послушай-ка, а ты не Бори ли Корсакова сынок? Кто у тебя папа? Эксперт-криминалист?
– Да, – сказал Антон, сильно удивленный. – Но папа умер, уже давно. А вы его знали, что ли?
– Когда-то знал. Надо же, как мир тесен, – вздохнул профессор. – Значит, умер Борис. А матушка у тебя кто? Не Антонина Григорьевна случайно?
– Что-о? – Антон удивился еще больше. – Нет. Моя мама – Нина Викентьевна Урусовская.
– Ага, – похоже, профессору это имя ничего не говорило. – Значит, с Антониной он разошелся, – сказал Григорий Маркович скорее себе, чем Антону.
– А вы и Одинцову знали?
– Одинцову? – удивился профессор.
– Антонину Григорьевну, – пояснил Антон.
– Ах, Антонину... Когда я ее знал, она была Наруцкая, – сказал профессор. – Эй, ты что, братец?
Он схватил Антона за запястье, потряс, похлопал по щекам.
– Ты на что это мне такую реакцию выдал? – строго спросил он.
Антон открыл глаза. Профессор парил над ним, как орел в тумане. Он поморгал, и Григорий Маркович медленно вернулся из заоблачной выси на край кровати Антона.
– Как себя чувствуешь? – допрашивал профессор. – Дышать можешь без посторонней помощи?
– Да вроде нормально, – выдавил из себя Антон.
– Ну смотри, – профессор все еще смотрел тревожно. – Значит, мы заочно знакомы. А ты Антонину откуда знаешь?
– Я работаю в прокуратуре, а она там старшим следователем.
– Ага. Ну да, когда я ее знал, она только юридический закончила. Пошла по родительским стопам, у нее же династия. Пришла в прокуратуру работать. Познакомилась с Борисом. Он ее у меня и отбил. Красавец был мужик, что и говорить, – он помолчал. – Не то, что я.
– Да вы тоже... – из вежливости начал Антон, не зная, как закончить фразу.
– Да ладно, – махнул рукой профессор.
В палату снова заглянула медсестра. Профессор, не глядя, прежним жестом отослал ее на все четыре стороны.
– Но я думал, что у них все прочно, до гроба, – поделился профессор. Он потер руками лицо, и Антон впервые заметил, что у него небритые щеки. – Я даже слышал, что родила она от Бориса. А они, значит, разошлись. Ну, Антонина ветреная была, кавалеров меняла – только ветер стоял. Да... Слушай, а ты какого года?
– Восемьдесят первого, а что?
– Вот я почему спросил, не ее ли ты сын. Она вроде как раз тогда родила... Ну извини, я что-то не то говорю, – смутился профессор.
– А почему вы сказали, что у нее династия? – робко поинтересовался Антон. У него голова кругом шла – то ли от болезненного состояния, то ли от того, что он услышал.
– У нее дед был судебным следователем, еще при царе. Про отца точно не знаю, но вроде бы в НКВД служил. Ну, и она по этому... судебному ведомству пошла. Вот так-то, братец.
Значит, Антонина Григорьевна – из семьи судебного следователя, первого мужа Анны, подумал Антон, вспомнив газетную заметку насчет жены Паммеля: там в числе мужчин Анны упоминался Николай N., судебный следователь. Вот интересно, она внучка Анны или другой жены Наруцкого? Ладно, это мы как-нибудь узнаем.
– Надо же, тридцать лет тому... Какие призраки на свет выползают... – продолжал задумчиво профессор.
– Григорий Маркович, – решился Антон, – а у вас нет знакомого оптика?
– Оптика? – переспросил Горский, с трудом отвлекаясь от воспоминаний тридцатилетней давности. – А зачем тебе оптик?
– Проконсультироваться. Насчет того зеркала.
– Ага. Это важно, – признал профессор. – Ну что ж, для такого дела найдем. Знаешь, что? У нас в восьмой палате лежит цельный доцент из Института точной механики и оптики. Подойдет?
– Подойдет, – кивнул Антон.
– Ну, полежи.
Профессор поднялся и направился к дверям.
Через пять минут он вернулся с полным мужчиной в полосатой пижаме, с забинтованной головой.
– Вот, рекомендую, – сказал профессор, простирая руку к Антону, лежавшему как бревно на больничной койке, – следователь прокуратуры Корсаков Антон Борисович. А это, братец, господин Паперный Владимир Абович, правильно?
– Абсолютно, – кивнул толстяк, постно улыбаясь. – Григорий Маркович сказал, у вас проблемы? Лежите, лежите, – замахал он руками, увидев, что Антон пытается приподняться.
– Не совсем проблемы, скорее нужна консультация специалиста.
– Вот не ведал, где мои скромные познания пригодятся, – с той же кислой усмешкой заявил доцент. Голос у него был слишком высоким для такой внушительной комплекции. – Вот так всегда, высшей школе мы не нужны, а как консультацию дать – так пожалуйста, будьте любезны. У меня оклад знаете какой? Шесть тысяч рублей. На эти деньги только с голоду можно не сдохнуть, да и то одному, а у меня семья. Говорила мне мама, надо уезжать, а я, патриот хренов, сидел на своей кафедре...
– Может быть, я договорюсь, вам заплатят, – сказал Антон, не имеющий понятия, где взять денег, чтобы заплатить за консультацию доценту. Решил, что займет и расплатится с ним, а со своей первой зарплаты отдаст.
– Хорошо бы, – закивал доцент. – Присесть можно? А то ноги плохо держат.
Он оглянулся в поисках сиденья. Профессор указал ему на соседнюю койку.
– А что с вами? – поинтересовался Антон.
– А-а, – махнул рукой толстяк. – В подъезде негодяи напали, по голове дали, кошелек забрали. Две тысячи долларов, часы золотые, ну и документы все: загранпаспорт, техпаспорт на машину... Но самое главное – здоровье. Нет, говорила мне мама, надо ехать, а я... Эх!
– Понятно, – только и выговорил Антон, стараясь удержать на лице сочувственное выражение, его разбирал смех.
– Ну так что? Какого порядка консультация вам нужна? По поводу поступления в наш вуз?
– Нет-нет, – Антона все еще разбирал смех, да и профессор прятал улыбку, отвернувшись от толстяка. – Мне нужна консультация по поводу оптических свойств зеркала.
– Зеркала? – удивился доцент. – Зеркало имеет свойство отражать предметы...
– Да, спасибо, я знаю, – Антон старался быть вежливым. – Дело в том, что у нас есть зеркало, в котором появляется отражение несуществующего предмета.
– Так-так, – заинтересовался доцент. – Интегральная пластинка? По методу Паммеля?
– Кого, простите? – Антон подумал, что ослышался.
– Эдуарда Паммеля, выдающегося оптика, – пояснил толстяк. – Он умер не так давно, в семьдесят девятом году, глубоким стариком, я на похоронах был. Он работал в свое время главным инженером оптико-механического завода, вроде был репрессирован, отсидел то ли восемь, то ли десять лет.