«Живой дед, — думает Андрей, расстилая спальник. На кровати и диване места ему не хватило. — Живой пока…»
Как будто это что-то значит.
В животе урчит. От выпитой наливки по телу расползается приятное тепло. Во рту остался вкус подсолнечного меда. Тело — куль отсыревшей ваты. Глаза слипаются, но перевозбужденный мозг не желает успокаиваться. Мерещится всякая дрянь: мухи, великое множество мух. Черные, как семечки подсолнухов, они жужжат, роятся; туча мух сгущается, закрывает солнце, уплотняется, превращаясь в скопление шевелящихся черных дыр…
Первым пропадает время; нет, чувство времени. Все эти сейчас, раньше, позже — они растекаются грязной лужей, утрачивают всякий смысл. Следом пропадает осознание себя как личности. Нет, не так — оно растягивается, накрывает, обволакивает весь дом, втягивая и присваивая каждое живое дыхание.
Андрей, Прапор, Араб, Пигмей, Дровосек…
Один подсолнух. Три. Пять.
Поле.
8
Однажды
…золотистые лучи пробились меж черных дыр, обняли их теплыми руками. Сумерки рассеивались, редели. Подсолнухи! Тяжелые диски, битком набитые угольками-семечками, в обрамлении празднично-желтых лепестков.
Он шел через подсолнечное поле. Солнце выглянуло из-за горизонта, от цветов протянулись длинные тени. Меж стеблями стелились волглые пряди тумана; влажная земля проминалась под ногами.
Движение. Нет, никого.
Почудилось.
Снова движение: справа, слева. Шорох за спиной. Андрей завертелся на месте, тыча во все стороны стволом автомата. Никого, ничего. Соберись, тряпка! Надо догонять своих.
Шаг, другой. Он понял, что не знает, куда идти.
Ближайший подсолнух повернулся в его сторону. Уставился на пришельца безглазым лицом. Диск вспучился, на нем проступили нос, губы, скулы… На Андрея смотрел суровый обугленный лик Григория Никитича. Андрей икнул, попятился — и уперся спиной в частокол жестких стеблей. Сердце грозило выскочить из груди, но в ватной тишине, забившей уши, он не слышал ни его стука, ни собственного хриплого дыхания. Над ним склонялись бесчисленные лица старика: ближе, ближе…
Андрей закричал.
…Штык споткнулся. Под ногами лежал его тезка: насквозь ржавый штык. Немецкий, времен Отечественной. Восемьдесят лет назад тут тоже шли бои.
Он ускорил шаг и споткнулся во второй раз. Каска. Штык в сердцах пнул каску ногой. Под каской обнаружился череп: грязный, пористый. Нижняя челюсть отпала в беззвучном хохоте.
Штык попятился и едва не упал. Из-под земли торчал развороченный «розочкой» минометный ствол. Резанула боль в левой икре. Штык выматерился сквозь зубы. Из разорванной штанины текла алая струйка, ползла вниз по голенищу берца.
Как бы заражение не подхватить!
Он стащил берец, закатал штанину. Промыл рану водой из фляги, залил антисептиком, залепил бактерицидным пластырем. Уловив краем глаза движение, развернулся, вскидывая автомат. Нет, не развернулся. Что-то не пускало. Серые пальцы вцепились в ноги. Земля вспучивалась, выпуская наружу костяные ростки.
Руки мертвецов.
Штык заорал, саданул прикладом, с хрустом ломая кости. Подсолнухи раздались, и Штык увидел их. Лохмотья серой формы, оскал желтых зубов. Солдаты расступились, пропуская вперед офицера в мятой фуражке с эсэсовской кокардой. На правом рукаве кителя сохранился серебряный шеврон в виде буквы «V».
Офицер поднял руку, указал на Штыка. На его левое плечо.
Как загипнотизированный, Штык перевел взгляд на свое плечо. Там красовался шеврон с надписью «Zа победу!»: большая «Z», остальное мелким шрифтом.
Эсэсовец кивнул.
— Du bist unser, — проскрипел он.
Штык не знал немецкого, но внезапно понял.
«Ты наш».
— Я не ваш! Фашисты! Мой дед таких, как вы!..
— Du bist unser…
Мертвецы двинулись к нему. Штык заорал, вскинул автомат и вдавил спуск до упора. Пули рвали лохмотья, крошили кости, пробивали черепа. Магазин кончился. На Штыка навалились.
— Nachschub…
— Nachschub!
— Пополнение!..
Ноздри забил смрад тления, смешанный с запахом сырой земли. Сделалось темно. Шуршали, похрустывали, терлись друг о друга кости.
— Willkommen in der Hölle!
Штык закричал.
…сжечь это поле к едрене фене!
Он блуждал в подсолнухах третий час. Заблудился, как первоклашка. Стыдоба! Никаких ориентиров, блядь. Сориентироваться по солнцу? Огненный шар полз в зенит по выгоревшему небосклону. Ягуар обливался пóтом. Настоящий солнцепек. Да, «Солнцепек»! Огнеметная реактивная система залпового огня. Вжарить бы из нее по этой клумбе!