— Туалет во дворе. Еще долго будет холодно. Запаситесь лекарствами, в лагере их не купить. И в поселке рядом — тоже. В Луцк много не наездишься…
— Что вы городите?!
Отпустило. Я сумел остановиться.
Из прокушенной губы текла кровь.
— Ничего. Извините.
— Вы больной? Дефективный?
— В каком-то смысле. Это неважно. Вот, я поставил на зарядку ваш айфон. Садитесь, я передам вам все, когда зарядится. Извините еще раз.
— Ладно, — согласилась толстуха, недоверчиво глядя на меня. — Вы не буйный?
— Нет. Я смирный.
— Ладно…
Если бы она могла, она бы, наверное, перешла в другое купе.
Соседки, к счастью, не заинтересовались нашим диалогом. Поезд к этому времени остановился, пережидая артналет. Все прислушивались к глухой пальбе где-то за лесом. Вздыхали, кашляли в кулак; моргали, стараясь не заплакать.
Музыкальная дама хладнокровно продолжала урок сольфеджио, а может, начала новый. Вот кто спартанка, честное слово.
В коридоре залаял чей-то терьер.
— Ладно, — в третий раз повторила толстуха. — Проехали.
Поезд тронулся.
До полуночи я только и делал, что ставил на зарядку чужие телефоны. По молчаливому согласию женщины назначили меня ответственным за розетку. Я тихо радовался: все могло кончиться гораздо хуже.
С полки я старался не спускаться.
Второй
Люди, люди. Полный салон.
Ворочаются, бормочут. Шелестят пакетами с едой. Дышат в затылок. Норовят вторгнуться, накрыть проливным дождем, косыми струями поступков и событий: настоящих, прошлых, будущих. Наполнить до краев, сомкнуться над головой, утянуть на глубину. Темной водой проникнуть в рот, нос, уши — и тогда остается лишь кричать что есть сил, до тошноты, до рвоты. Выкричать, выплеснуть из себя случившееся и неслучившееся…
Смотрю в окно. Если смотреть только в окно и никуда больше, можно на время забыть о людях.
Терпи, казак, атаманом будешь. Четверо суток в метро, превращенном в убежище — вот где был ад. Я примерный грешник: терпел, мучился. Под конец сорвался: стыдная, безобразная сцена. И так всю жизнь. С пяти лет, насколько я помню. С годами научился жить один. Минимум общения. Никаких рукопожатий — перчатки наше всё. Извините, у меня экзема. Брезгливость на лицах? Это хорошо, быстрее отстанут.
Семья? Какая тут семья…
Его Величество Интернет. Спаситель и благодетель. Где ж ты раньше был, дорогой мой? Вопрос, конечно, риторический.
Работа на удалёнке. Доставка продуктов на дом.
Война.
Она там, за окном. Проплывает остовами сгоревших автомобилей, оборванными проводами. Развалины домов скалятся проемами выбитых окон. Война бросается под колеса воронками от снарядов, автобус виляет, подпрыгивает на ухабах. Хорошо бы музыку в уши, чтобы с гарантией отгородиться от соседей. Увы, надо беречь заряд — нельзя остаться без связи.
Как люди обходились без нее в ту, давнюю войну? А как я сам обходился всего четверть века назад?
— Где моя сумка?! Лиза, куда ты дела мою сумку?
— Успокойся, Натали. Твоя сумка в багажнике.
— В каком багажнике? Она мне нужна!
— В багажнике автобуса.
— Какого автобуса?
— В котором мы едем, Натали.
— А куда мы едем?
— В эвакуацию.
— Зачем?
— Потому что война.
— Я не хочу в эвакуацию! Я хочу домой! Дайте мне выйти!
Цепкие пальцы вцепляются мне в волосы. Не больно, но меня насквозь пробивает током.
— Встаньте! Дайте мне выйти!
Престарелая дама полна бодрости и решимости. С энергией у нее все в порядке, жаль, с головой проблемы. Пытаюсь отстраниться, разорвать контакт, увернуться от дождя чужой жизни.
— Мы в автобусе, — говорю я. — Мы едем. Тут нет прохода.
— Есть!
— Если я встану, вы все равно не сможете выйти.
— Смогу! Вы встанете, и я смогу!
— Натали, сядь, пожалуйста. На ходу выходить нельзя.
— Пусть остановят автобус! Я выйду!
Натали разжимает хватку и переключается на Лизу — усталую женщину чуть младше ее самой:
— Ты мое место заняла! Встань немедленно!
Капризный седой ребенок. Поздно. Водоворот засасывает, тянет на глубину. Калейдоскоп образов: лица, дома, машины. Невнятный гомон, яростный вопль клаксона…
«Сдурела, старая?! Куда под колеса прешь?!»
«Я иду домой. Я хочу домой. Где мой дом? Где Лиза?!
«Где вы живете? Я вас отведу.»
«Я живу здесь! В Харькове! Проспект Тракторостроителей, дом…
«Это не Харьков. Это Львов.»