— Семнадцать сорок уже ушел. Следующий в двадцать сорок пять. От церкви святой Анны…
— Спасибо.
Я свернул к будке с кофе. Удивительно, но там никого не было, кроме продавщицы и одного-единственного клиента. Он уже забирал свой стаканчик.
— Эспрессо, пожалуйста. Без сахара.
Я протянул мятую двадцатку. Рука случайно коснулась плеча человека, который собирался отойти в сторону, к скамейкам.
Второй
Меня высадили у вокзала, как я и просил.
Прощаюсь, не глядя в лица. Желаю счастливого пути. Да, и пусть все будут живы. Сверяюсь с картой в телефоне. Так, минуем вокзал, сворачиваем на улочку по правую руку. Два квартала, перекресток, еще раз направо…
На вокзале, конечно, толпа. Ничего, проскользну по краю.
Смеркается. Занавес туч разошелся, в лиловом небе загораются первые софиты звезд. Шатры, палатки. Пляшут языки оранжевого пламени. Мясо на решетке благоухает на всю площадь. Рядом — самодельный плакат: «Бесплатная еда для беженцев». Молчаливая усталая очередь. Никто не толкается, не лезет вперед. Волонтеры выкладывают еду на пластиковые тарелки, добавляют подогретый хлеб; разливают чай.
От голода желудок сводит спазмом.
Иду дальше.
Медицинская палатка. Справочный пункт. Шатер с надписью «Отдых для мам с детьми». Людей меньше, чем я ожидал. Все тихие, молчаливые, пришибленные общей бедой. Из будки тянет ароматом свежего кофе. Мужчина с картонным стаканчиком отошел в сторону, больше у окошка никого нет.
Не выдерживаю.
— Большой американо с сахаром, пожалуйста.
Сую деньги в окошко. Отдергиваю руку, стараясь не коснуться чужих пальцев. Жду, беру стаканчик: приятно теплый, шершавый на ощупь. Первый глоток. Божественно! Здесь всегда был чудесный кофе, даже война не смогла этого изменить.
Новый страждущий подходит к будке. Тянет руку с деньгами, касается моего плеча. Не знаю, что испытывает человек, в которого попала молния. Наверное, это похоже на то, что испытываю я.
Оборачиваюсь, понимая, что уже ничего не изменить.
Лицо незнакомца перечеркивают косые штрихи дождя. Навстречу им падают другие, чужие штрихи — крест-накрест, густой сеткой. Наши взгляды тоже скрещиваются, как два копья. Сквозь сетку я чудом ухитряюсь различить страшное: губы незнакомца начинают шевелиться.
Я никогда не встречал подобных себе. Оказывается, такие, как мы, узнают друг друга с первого взгляда. Сейчас он скажет…
Не хочу! Не хочу ничего слышать!
Не хочу ничего знать…
— Молчи!
Моя слюна брызжет ему в лицо. На моих щеках — брызги чужой слюны.
Он тоже кричит.
— Ты!..
— …ты!
Роняю кофе. Хватаю его за грудки. Он хватает меня.
Лязгают зубы.
— Молчи!
Нож! У меня в кармане нож…
Первый
Еще секунда, и мы бы схватились с ним, вторым, в откровенном, первобытном, убийственном безумии. Я бы кинулся на него, не позволяя второму открыть рот, произнести хотя бы слово; он бы кинулся на меня, рыча одичалым псом, мы бы упали, я бил бы его головой об асфальт, хрипя и брызжа слюной; а может, это он бил бы меня головой об асфальт, какая, в сущности, разница…
Не знаю, откуда она взялась.
Сухая птичья лапка повисла у меня на рукаве. Вцепилась коготками: не оторвать. Другой рукой она держала за рукав второго.
Старуха. За восемьдесят, точнее не скажу.
Позже я не вспомню ее лица. Ни лица, ни одежды, ничего. Тогда мне казалось, что я запомнил все до мельчайшей черточки. Ан нет, не вспомню. Я уже говорил, что себе подобных мы различаем сразу? Ну вот, это было главным. Главным и невозможным: трое на одном вокзале?
Вот это — да. Остальное — чепуха.
— Не надо, — сказала старуха.
Поздно. Я дал ей заговорить. Мы дали ей заговорить.
— Не надо, мальчики. Все будет хорошо.
Кровь ударила в голову. Земля качнулась под ногами.
— Все будет хорошо, я знаю, — ее голос потрескивал от возраста, как дрова в печи. Шипел виниловой пластинкой, запиленной до полной ветхости. — Я точно знаю. И не спорьте со мной! Все будет хорошо, просто не сразу.
Она уходила, не оборачиваясь, не ожидая нашего ответа, согласия или протеста. Терялась, растворялась в толпе: сахар в бурлящем кипятке. А я глядел ей вслед, глядел, уже не видя старухи, и ждал, что она вернется, скажет еще что-нибудь, а может, отведет меня куда-то.
Куда?
Я пошел следом. Знал, что не догоню, не найду ее меж людей, и все равно пошел. Кофе? Бог с ним, с кофе. Я ускорял шаг, бежал мимо палаток, где поили чаем и раздавали горячий суп, мимо беженцев и волонтеров, местных и приезжих, огибал сумки, баулы, чемоданы, бездумно шарил глазами по черным витринам павильонов, где в мирное время меняли валюту, торговали пирожками, сигаретами, аксессуарами для мобильных телефонов; спотыкаясь, пересек трамвайные пути…