Мать ужасно разозлилась. Первым делом она пожертвовала оставшиеся бутылки вина из крыжовника в пользу санатория для выздоравливающих солдат, тем самым, вероятно, отсрочив их выздоровление и совершив невольный акт саботажа. Господин Матушат посоветовал заключить брак заочно. Необходимую переписку он взял на себя. В один прекрасный день я стала фрау Лангерганс. Инго я больше не видела. Он был убит через день после брачной церемонии. Итак, я стала «доблестной солдатской женушкой», но для матери по-прежнему оставалась просто «глупой девчонкой». Даже траурное платье, которое мне очень шло, не могло ее смягчить. Поэтому я охотно приняла предложение своей свекрови переехать на первое время к ней. Она жила в Гессене. В следующие полгода произошли два важных события. У меня родился сын, и окончилась война. Моя свекровь все еще верила в окончательную победу, когда передовые танковые части американцев уже входили в городок, и тем удивительнее было ее нежелание назвать своего внука Виктором[3]. Она хотела назвать его Инго, но имя Виктор мне было больше по душе: так звали моего любимого артиста Виктора де Кова. В отделе записи актов гражданского состояния верх одержала я, дома победа оставалась за ней. Его купали, пеленали и вывозили на прогулку как Инго, а кормили только как Виктора (грудь она ему, к сожалению, дать не могла). Сейчас мне понятно горе старушки вдовы, потерявшей на войне единственного сына, но в девятнадцать лет это до меня не доходило. Я не могла каждый день рассматривать альбом с фотографиями Инго: Инго на медвежьей шкуре, Инго идет в школу, Инго во дворе казармы. Не могла я и плакать вместе с ней о нем — я его ведь почти не знала. Когда я после войны получила из Берлина первую весточку от матери, моя свекровь стала приторно-сладкой, как искусственный мед, — деликатес, которым мы по воскресеньям мазали хлеб. Я, дескать, слишком молода, чтобы быть матерью, к тому же несовершеннолетняя, суд ни в коем случае не присудит мне ребенка. В законах я не разбиралась, но знала: ребенка ни за что не оставлю. Я согласилась уехать от нее одна. На радостях бедная женщина расщедрилась и положила мне в чемодан побольше продуктов, а я без зазрения совести взяла их и ночью удрала от нее с ребенком на руках.