— Что разрушено, нужно построить снова, — сказал я знакомым, надоевшим мне своим нытьем, и, засучив рукава в прямом смысле этого слова, стал работать, как лошадь. Я был мастером на только что построенном заводе. И вот однажды обнаружил у станка ревущее нечто: маленькую шмыгающую носом девочку со светлыми растрепанными волосами, выбившимися из-под сползавшего платка. Это была Ханнелора Лангерганс, ставшая большой любовью моей жизни. Конечно, тогда я об этом не догадывался, а первым делом дал ей свой носовой платок. У меня всегда был с собой запасной. «Запасной платок, запасные очки, запасная жена», — дразнила меня Ханнелора впоследствии. Ей никак не удавалось справиться со станком. Я объяснил ей, что к чему. И называл ее на «ты», потому что на вид ей нельзя было дать больше пятнадцати.
Когда она показала мне сопливого малыша — своего сына (в этой семье часто забывали про носовые платки), меня чуть не хватил удар. Ей было двадцать два года и жилось трудно. Мать ее была смертельно больна. Я часто приносил ей что-нибудь. Голодать нам не приходилось, какой-то дальний родственник Анни был мясником и неплохо нас обеспечивал. Иногда я навещал Ханнелору после смерти ее матери. Мне было жаль девушку с ребенком на руках, она и сама на вид была совсем еще ребенок. Но ребенком Ханнелора уже не была и при каждом удобном случае старалась мне это доказать — то модной прической, то вызывающей походкой или юбкой в обтяжку. С каждым днем она мне все больше нравилась, и я не представлял себе, чем все это кончится. Я знал, мое знакомство с Ханнелорой серьезнее, чем мимолетные приключения, на которые так охотно идут мужчины. Я хотел избавить ее или, честно говоря, избавить себя от осложнений. И решил не ходить к ней больше. Однако на следующий же день пришел опять. В тот день все и решилось. Она разжигала меня гораздо больше, чем Ина, я весь пылал. Ханнелора была умнее и несравненно остроумнее. Она относилась к тому сорту женщин, с которыми и потом не скучно, а ведь их не так уж много. Сколько раз собирался я поговорить с Анни о разводе, но так и не решился. Из трусости? Не думаю. Из-за детей? Может быть. Но главным образом потому, что Анни заслуживала другого отношения. Она угадывала любое мое желание, хорошо воспитывала детей, не жаловалась на мои частые отлучки, не рылась у меня в карманах, всегда излучала спокойную, ровную доброту. Конечно, особой страстностью она не отличалась, но, женившись на ней, я и не помышлял о секс-бомбе. И все оставалось по-старому. Ханнелора, естественно, становилась все нетерпеливее. Как-то она рассказала мне о своих поклонниках.
— Что ж, не буду мешать твоему счастью, — ответил я равнодушно, а сам похолодел от ужаса. Она обняла меня.
— Эти остолопы меня совершенно не интересуют, ты моя единственная большая любовь! — Потом она сникла. — Ну вот, я все и испортила. Мне хотелось, чтобы ты меня приревновал.
Такой она была глупенькой. Может быть, если бы она похитрее все устроила... Но зачем задним числом придумывать всякие «если бы да кабы»? Во всяком случае, Ханнелора со временем стала тем, чем Анни не была никогда: ревнивой супругой.
— Когда ты придешь? Как мы будем жить дальше? Все и буду твоей любовницей, пока не стану беззубой старухой, доживающей свои дни в доме пенсионеров?
И так без конца. Не было больше восторгов первых дней. А потом меня решили послать за границу. Монтаж крупного завода. Семья должна ехать со мной, это было условием. Началась страшная спешка, Ханнелору мне удалось увидеть только перед самым отъездом. Когда я пришел к ней, она была в кухне и резала лук, слезы текли у нее из глаз. Я сказал ей, что она для меня значит, говорить мне было трудно, пылкие любовные объяснения не в моем характере. Потом пришел ее сын, и я сменил тему. Она проводила меня, но, заметив, что дверь в кухню открыта, не позволила обнять.
Замок щелкнул. На лестничной площадке тоже стоял запах жареного лука. Я потянулся к звонку, мне хотелось сказать, что я навсегда останусь с ней, и черт с ними, с последствиями. Но тут услышал, как мальчик спросил:
— Разве дядя Франц больше не придет? Вот и хорошо.
Послышался смех. А может быть, это она всхлипнула, кто знает? Я медленно спустился по лестнице, ноги были словно налиты свинцом.
Годы, проведенные за границей, были тяжелыми. Анни плохо переносила тамошний климат. Впервые в жизни она заболела. Приходилось за ней ухаживать. Все кругом было чужое, условия работы непривычные.
Через три года мы вернулись, и вот тут-то все и началось. Незадолго перед этим на моем предприятии произошел несчастный случай, и выяснилось, что между станками, установка которых входила в мои обязанности, не было соблюдено безопасное расстояние.