Но эти станки устанавливал не я, в то время я уже был за границей. Однако через три года трудно было это доказать. Меня перевели на один из заводов в Тюрингии — своего рода «испытательный срок». Я совсем растерялся! Бегал от одного начальника к другому, и везде мне отказывали, вежливо, но категорично.
— Потерпи немного. Конечно, мы все проверим. Но сейчас у нас другие заботы. Ты ведь знаешь, с планом плохо.
В Тюрингии директор завода встретил меня радушно. Ему, мол, тоже пришлось пережить нечто подобное.
— Ничего, перемелется — мука будет.
Но я был глубоко уязвлен такой несправедливостью. Написал Ханнелоре. Она ответила, что замужем и не хочет меня видеть.
Впрочем, впоследствии — как раз тогда, когда вся история уже перестала меня волновать, — с меня сняли какие бы то ни было обвинения. И мне, конечно, все равно это было приятно.
Шли годы, мои близнецы выросли, были безнадежно ленивы и похожи друг на друга как две капли воды. Они еле-еле переползали из класса в класс с помощью своих однокашников, не желавших лишаться столь редкостного курьеза.
С появлением первых кавалеров Анну и Розу перестало устраивать их поразительное сходство. Каждой хотелось индивидуальной любви. Анна осталась огненно-рыжей, только отпустила волосы, а Роза выкрасилась под жгучую брюнетку и коротко подстриглась. Видоизменившись таким образом, они поехали к родственникам в Эрфурт и влюбились там в двух монтеров, правда, не близнецов, но друзей, вместе работавших и живших в одном квартале. И вот у меня уже четверо внуков. После родов Анна располнела, а Роза стала стройнее, так что теперь их уже не спутаешь. Только их письма с нескончаемыми просьбами похожи одно на другое как две капли воды. Но так уж устроены дети, и родителям тут нечему удивляться. Тем больше удивился я сюрпризу, который устроила мне моя дорогая Анни после двойной свадьбы, стоившей не только двойных денег, ко и двойных нервов. Когда я, смертельно устав, хотел уже улечься в постель, она вдруг сказала, расчесывая волосы:
— А знаешь, теперь, когда наши дети пристроены, я снова смогу работать акушеркой.
Мне показалось, я ослышался.
— Что значит «снова»? — спросил я.
И тут выяснилось, что в двадцать один год она ушла из дома и уехала в Берлин, чтобы работать акушеркой в главной городской больнице. С давних пор это было ее заветной мечтой, но родители были против. Необходимые деньги она изъяла по частям из вверенной ей кассы. Родители не заставили ее вернуться сразу, они опасались скандала, позднее болезнь отца послужила им предлогом заполучить дочь домой. Тут она и попалась. Собственные родители пригрозили ей, сказали, что при первой же ее попытке уехать они подадут на нее в суд за растрату. Поэтому на свадьбе своей сестры она ухватилась за меня, как утопаюший хватается за соломинку.
Так, теперь я наконец узнал, чем был для нее. Соломинкой! Я впал в неописуемую ярость и закричал:
— И твой отец рад был сбыть с рук преступную дочь? Очень лестно для меня! Но мне бы хотелось знать, почему же ты потом не работала акушеркой? Думаешь, я бы тебе запретил?
— Не запретил бы, но я не хотела оставлять детей одних. Я сама выросла в доме, где все были при деле, и знаю, как это отражается на детях.
Ответ звучал не очень убедительно, но я был слишком взволнован, чтобы задумываться над ним. За несколько лет, прошедших с той ночи, моя жизнь коренным образом изменилась. Я был уже не «техник Франц», а «муж сестрицы Анни».
— Сестрица Анни, когда ты опять принесешь нам бэби? — кричали ей вслед дети на улице. Беременные женщины сидели у нас на лестнице и ждали ее возвращения. Когда я, идя на работу, замечал вдали детскую коляску, то делал большой крюк, чтобы избежать встречи, так как от «мужа сестрицы Анни» ожидался особый интерес к любому барахтающемуся и кричащему слюнявому младенцу. Что же касается самой сестрицы Анни, то с немногословной фрау Курц у нее теперь не было ничего общего. Из нее извергались водопады слов. Наиболее трудные роды она описывала так подробно, что мне приходилось просить ее сменить тему, по крайней мере за столом. А на доктора Беккера, руководителя гинекологического отделения новой больницы, она молилась как на бога. Порой мне даже казалось... Правда, доктор Беккер все же на пять лет старше меня и у него есть жена, которая на тридцать лет его моложе. Однако иногда случаются удивительнейшие вещи. Впрочем, я недавно встретил доктора Беккера на улице. Он чуть не открутил мне пуговицу от пальто, расхваливая Анни до небес; она и добросовестная, и аккуратная, и всегда такая веселая и остроумная. (Это Анни-то, которой каждую шутку приходилось объяснять трижды.) Я могу гордиться своей женой, заключил он, а он сам всегда к моим услугам. Зачем мне услуги гинеколога?