Даниэль. Папа, не нервничай! Это вредно для твоего сердца!
Отец. Я спрашиваю, кто этот тип?
Даниэль. Какой тип?
Отец. Маленький старичок в очках. Он только, что вышел из ванной.
Даниэль. Это бабушкин друг, вот и все.
Отец. А, что он делает в ванной?
Даниэль. Как что? Приводит себя в порядок! (Уходит.)
Общее молчание.
Франсуа. Папа, дай мне сигарету.
Отец. Ты слишком много куришь, дорогой.
Франсуа. Папа, тебе нужна машина в среду вечером?
Отец. Аккумулятор сел.
Франсуа. Ну конечно. Каждый раз, когда я прошу тебя разрешить мне взять машину, — садится аккумулятор.
Отец. Да, разумеется. Потому что, когда один мрачный кретин выезжает на ней, он всякий раз забывает затем выключить подфарники…
Франсуа. Это случилось один раз. Подумаешь: один раз! Не будешь же ты утверждать, что с тех пор ни разу не перезаряжал аккумуляторы.
Отец. Я не обязан объяснять. Хватит. Каждый раз, когда ты берёшь машину, я потом в течение целой недели получаю повестки о штрафах. Занятно, не правда ли? И потом, дворники всегда оказываются поломанными, пепельница забита окурками в губной помаде, коврики — в грязи. Не машина, а…
Мать (в ужасе). Андре!.
Отец. А на днях я нашёл бутылку виски… Кончится тем, что ты врежешься в дерево… А твоя мать устроит мне сцену.
Мать. Андре!
Франсуа. Ладно! Ладно, я понял! Больше не буду просить. Можешь сдать её в музей, и разговор окончен.
Отец. Когда я получу новую, тогда поговорим.
Франсуа. Ты смеёшься? Это будет лет через пять…
Мать (к Франсуа). Когда ты берёшь машину, я не могу заснуть до тех пор, пока ты не возвратишься. (Франсуа пожимает плечами).
Отец. То есть до четырёх часов утра. Ты бы лучше ложился спать пораньше. Посмотри, на кого ты похож. Чем ты занимаешься?
Мать. Правда, дорогой… Ты очень плохо выглядишь.
Франсуа. О, хватит! Вас послушать, можно подумать, что мне пора в больницу!
Отец. Ну что ж! Ничего бы не было удивительного… Ночи напролёт трубить в трубу в ресторане!
Франсуа. Ну, это, в конце концов, моё дело. Мне же не пятнадцать лет.
Отец. А, можешь делать что угодно, ты уже взрослый… Но после двенадцати часов ночи не смей включать свою дикарскую музыку.
Франсуа. Дикарскую музыку! Ну, нечего сказать, ты в этом разбираешься!
Мать. Знаете, Андре, джаз бывает хороший и плохой.
Бабушка. А мне очень нравится. Эта музыка такая занимательная.
Отец. Да-да, конечно! Я знаю, бабушка! Армстронг — гений, а Иоган Себастьян Бах — последний подонок.
Франсуа. Господи! Кто это порет такую чушь?
Мать. Франсуа!
Отец. Я!
Франсуа. Бах — это очень хорошо!
Отец (насмешливо). Вот как? Ну …тогда…поиграй нам вечером на клавесине.
Франсуа. На клавесине? Почему не на рожке?
Мать. Не понимаю…Что с ними происходит? Нет никакой возможности их сдерживать.
Отец (насмешливо). Да? И вам кажется, что вы когда-нибудь могли это делать?
Мать. Что вы хотите этим сказать?
Отец. Ничего, ничего.
Мать. Вы не находите, что они стали какими-то трудными?
Отец. Что я могу вам сказать, моя бедная Алиса? Вы же всегда разрешали детям делать все, что им было угодно. А теперь вы хотите, чтобы они вдруг переменились? И только потому, что вы испытываете потребность в их уважении?.
Мать (жалобно). Андре! Не надо быть злым!. Ведь я же всегда старалась быть им хорошей матерью!
Отец. Старались!
Мать. Разве вы можете меня упрекнуть в чем-нибудь? Вы мне делаете больно, Андре. Вы же знаете, что их я обожаю…
Отец. Никто не просит, чтобы вы их обожали. Было бы лучше, если бы вы их воспитывали.
Мать. Нет, Андре. Сейчас детей так не воспитывают. Я обращаюсь к их сознанию, к их чувствам….
Мать опускает голову.
Отец. Конечно, теперь вы будете хныкать. Это все, что вы умеете делать, когда не в состоянии с ними справиться.
Мать (со слезами в голосе). Андре… но вы мне совсем не помогаете, а я ведь хотела как лучше.