Прошлое уже позади. Нынче ласточка принуждает чаще летать хромого супруга и их единственного уцелевшего ребёнка. Обоих готовит к грядущему испытанию перелётом, которого не избежать.
Застывшее пятно крови? Пусть! Как награда. Утро было добрым. Всё ещё…
Смешанный лес
Смешанный лес. Совершенство его сомнительно. Там – локон хвоста белки выбился из-под кудрей дуба. Тут – стынут без дела влажные губы почек сосны.
Воздух, расцарапанный коготками хвои – суров, строг. Нет нужды трудиться напрасно, чтобы вдохнуть его. Не к чему. Лучше – пить, рябью частых вздохов. Глядеть на плотно сомкнутые кулачки шишек с мелкими тёмными ноготками и улыбаться. С глупой детской беззаботной радостью, верить во всё хорошее.
Видеть обветренные капли ягод и не замечать засохших бутонов. Восхищаться жёлтозубой улыбке птенца и обойти вниманием смятое целое яичко на мелком дне плетёнки гнезда. Стремиться сдёрнуть бархатную шляпу с гриба, по пути разрывая в клочья то бельё, что паук развесил сушиться поперёк тропинки. Не замечая его поспешного бегства и пенсне слезинки на глазах.
Напускная угрюмость соснового леса, язвительность его, скрывает толстый пружинистый уютный матрац из нежно просушенного ворса. Тёплый даже зимой, деликатно прогибается он под шагом оленя, трепещет под дробным напором белки. Терпит? Любит!
Дубовый лес не так покладист. Его радушие обманчиво, как и немощь. Лишь только взбив небо в пену, он делается отчасти покоен. Но не дождаться рассудительности от потомков бука.
Только поверил ему немного и внял едва, в ответ – та небрежность коварства, и, внезапное, – град желудей. Круглолицых, безносых, с навечно прикрытой макушкой, стучатся в твою. Ничем не укрыться! Как отточие. Без корысти, а даром раздумья, возможностью разложить все сухие листы по местам.
Кожа в дубовом лесу становится грубой. Но не душа.
Лесная сторожка. В одно её окно робко глядится дуб, о раму другого скребётся сосна. Новым мягким рукавом молодой ветки с брошкой осы на ней. Из глубокого дупла воробей – плечом о стекло, с размаху, пугая. А оса – держит руки расслаблено книзу. Уверена в себе, как бы. Дразнит опасливо. Тянет с ответом. Ибо – как оценить верно иного, если едва можешь понять, кто таков ты сам?
Одуванчик
Одуванчик был пригож. Выделялся среди прочих необычным своим ростом и неосмотрительным поведением. Он так кичился своею статью, что отказывался укладываться спать сразу, как солнце клонило щёку к ложу горизонта. Когда все его товарищи мирно спали, укутавшись в мятые пледы цвета мяты, он щурился надменно, привлекая янтарным сиянием летучих мышей, сов и ежа. Тот часто поглядывал на одуванчик и жаждал случая дотянуться, чтобы по-соседски вонзить зубки в его сочную шевелюру. Словно бы, как в салат из зелени и жучков, обильно сдобренный вкусным белым соком. Ёж мечтал об этом, но из совести ничего не предпринимал. Так оно и было бы всё на своих местах, если б однажды, некий любопытный шмель, смутившись красотой одуванчика, не рухнул прямо ему в ноги. Точнее – в пруд, на берегу которого одуванчик и имел своё жительство.
Стиль, которым шмель пытался одолеть водоём, был похож на позабытый большинством. Средний, меж трепетным деликатным полётом бабочки и хищными галсами жука-плавунца. Непривычные движения скоро обратили воду в кисель. Грести становилось всё тяжелей. И безнадежность, неизбежная спутница страшных мгновений жизни, овладевала всё большей частью сознания.
Чем чаще волны дразнили своими язычками, тем меньше становилось рассудка. И уже когда его оставалось лишь на самом донышке, ветер в порыве сострадания изловчился и нагнул стебель цветка в воду. Выбрал того, рослого, с пушистой головкой, наиболее близкого к прозрачному кружеву кромки пруда:
– Хватайся!
Как только шмель обнял цветок за шею, ветер выпустил стебель. Тот выпрямился. Небыстро. На удивление аккуратно. Со стороны могло показаться, что цветок понимает важность своей спасительной роли. Но, не всё является тем, чем кажется на первый взгляд.
Шмель из скромности примостился на самом краю соцветия. Отжимал воду из штанишек, включал фен крыл и сушил прилипшие к затылку завитки. Когда очередь дошла до озябших пальчиков ног, цветок возмутился:
– Ну, вот ещё, заканчивай эту возню. Давай, уходи скорее, ты мне надоел.
– Простите, – шмель ещё сильно дрожал.– У меня пока не получится. Я вымок. Насквозь.