Подходя к дому, Владимир Иванович в тайне надеялся, что Алина с Настей ещё не успели вернуться из магазина, но его надежды не оправдались – дочь и внучка были дома. Увидев кровавую коленку и распухшую губу сына, Алина охнула и помчалась за бинтом и зелёнкой. Обработав раны, она посадила Бориса с сестрой перед телевизором и позвала Владимира Ивановича в другую комнату. Они о чём-то долго спорили, но, Борис, как ни прислушивался, не смог разобрать ничего, кроме «убийца», «упрямый старик» и ещё каких-то слов, о значении которых он мог только догадываться. Когда спор закончился, Владимир Иванович вышел из комнаты с опущенными плечами, трясущимися руками поднял велосипед и вывез его за дверь. Больше Борис велосипеда не видел, а дед, вернувшись, выдал им с Настей по мороженому.
– Ничего, Борис, так тоже бывает, – философски произнёс он. – Главное – вовремя остановиться.
Борис возился с ржавой железякой несколько часов, весь измазался и поцарапал пальцы в нескольких местах. Но это совсем его не беспокоило. Он непременно хотел поставить велосипед на колёса и попробовать проехать на нём по тому же коридору, который он использовал в качестве тренировочной площадки в детстве. К вечеру двухколёсное чудо, которое Борис назвал Ракетой (хорошо, не танком – прокомментировал Славик) было готово к своему первому полёту. Но, как оказалось, к полёту не был готов сам Борис. Не успев один раз прокрутить педали, он тут же свалился на бок и больно ударился локтём о руль велосипеда. Ещё и позвоночник хрустнул, а старое боевое ранение с готовностью поделилось со своим хозяином щедрой горстью боли.
– Да как это вообще возможно! – разозлился Борис.
– Не знаю, – задумчиво пожал плечами Славик. – У медведей как-то получалось. Дай сюда, пока не убился и не разнёс тут всё.
К удивлению Бориса, соседу потребовалось всего минут пятнадцать, чтобы оседлать Ласточку и проехать свои первые три метра.
– Учись, Бориска, – победно сказал он. – А мне некогда. Надо, наверное, узнать, не запрещены ли эти штуки сейчас, а то вдруг… Говорят, кстати, что половину города перекроют в День Голосования. Информация, так сказать, изнутри.
Решив, что тренировок на сегодня достаточно, Борис не без труда засунул Ракету на антресоль и пошёл в свою комнату. Он, наконец-то решился дочитать послание деда, но обнаружил, что электричество уже отключили, пока он возился с велосипедом. Борис испугался, что завтра буквы исчезнут, а он так и не успел дочитать их до конца. Но, может быть, это и к лучшему: вдруг завтра он получит новый заказ на какой-нибудь очередной танк, или, ещё лучше, летательный аппарат. Будет чем заняться, вместо того, чтобы ломать глаза и мозг у монитора со всё ещё инородными буквами. Он лёг спать, вспомнив почему-то Васеньку, покойного сына Егора Семёныча и Юлианы Павловны, теперь уже тоже покойных. Почему-то он до сих пор скучал по ним, хотя прошло уже столько времени с тех пор, как в комнату стариков вселились новые молодые жильцы.
Перед смертью Юлиана Павловна сильно болела, но, по своей привычке, никогда не жаловалась и никому ничего не говорила. В один из дней Борис заметил, что она стоит в коридоре и держится за стенку, чтобы не упасть. Он подскочил к соседке, подставил своё плечо и помог ей дойти до комнаты.
– Что-то ноги совсем не ходят, – смущённо оправдывалась Юлиана Павловна, лёжа на кровати под тонким пледиком и озабоченным взглядом Егора Семёныча.
– Ты, бабка, полежи лучше, – приговоривал он. – Лёжа-то оно всегда полегче. Я пока самопомощь вызову, пусть посмотрят, лишним-то не будет.
– Да что ты, Егор Семёныч, какая самопомощь? У них, небось, поважнее дела есть, чем к старикам-то выезжать. Сейчас-сейчас, отлежусь, да и встану, подумаешь, ноги! Чай не голова…
Но Юлиана Павловна не встала ни сейчас, ни на следующий день. Она лежала под своим лёгким пледиком и больше спала, а Егор Семёныч в первый раз за очень долгое время остался без ужина. Борис угостил его своим супом, и они молча жевали хлеб третьего сорта, который почему-то никак не хотел резаться на ровные, как у Юлианы Павловны, кусочки. На следующий день Егор Семёныч всё-таки решил вызвать самопомощь. Для этого требовалось приложить заявку на разблокировку дверей, которую, как всегда, одобряли 72 часа. По истечении трёх суток дверь замигала зелёным, и механический голос объявил: «Осуществляется визит самопомощи. Просьба всем находящимся в помещении отойти на расстояние не менее трёх метров. Предупреждаем, что, согласно требованию министерства передвижения, попытка выхода из помещения во время разблокировки двери будет немедленно пресечена. Предусмотренное наказание за нарушение требования – ликвидация. Дверь будет разблокирована на десять секунд. Начинаю обратный отсчёт. Девять…» Самопомощь представляла собой пухлого мужчину в форменном бело-синем халате. Его сопровождал небольшой дрон, который проводил необходимые медицинские тесты, а заодно и контролировал обстановку во время осмотра.