– Костя что такое? Тебе плохо? Самопомощь…
– Лиза, у него получилось! Владимир Иванович был прав! Лиза, почти сорок лет, представляешь, тридцать четыре года, если быть точным, и он смог! Третий уровень доступа, я думал, надежды нет. Думал, что я зря все эти годы следил, напрасно ходил тогда, восстанавливал питание… Сейчас-сейчас, подожди, дай собраться с мыслями…
– Костя, что ты такое несёшь? У кого получилось, какой третий уровень доступа?
– Я потом всё объясню. Сейчас надо готовиться. Скоро случится что-то совершенно необыкновенное, и нам очень повезло, что мы дожили до этого момента. Как жаль, что нам уже так много лет… Иначе я бы сейчас сам… Но нет, надо готовиться. Думаю, от трёх до пяти часов. Лиза, скоро этого ничего не будет! Ни трансляторов, ни саморегистраторов, ни закрытых дверей, представляешь, ничего! Мы будем свободны!
И Константин Федорович, по старой привычке отгрызая по кусочку ноготь на большом пальце, начал готовиться стать свободным.
Борис вышел из парка, и автоматическая дверь заблокировалась у него за спиной. 16:00. Время возвращаться домой. Но он почему-то стоял у ворот и не мог заставить себя сделать первый шаг. Несколько людей прошли мимо, и Борис заволновался. Он внимательно осмотрел их, но не увидел ничего, кроме обычных прохожих, прогуливающихся рядом с парком. Но одна фигура привлекла его внимание. Это была старушка, и Борис понял, что она напоминает ему Юлиану Павловну, такая же маленькая и сухая, чуть сгорбленная и немного сутулая, с аккуратно причёсанными седыми волосами. Борис стоял и смотрел на старушку, как вдруг заметил, что она направляется к нему. Бежать было некуда, и он стал лихорадочно рыться в рюкзаке, как будто забыл, или проверял что-то. Старушка приблизилась, сдвинула на нос свои не лишённые элегантности очки и внимательно посмотрела на него.
– Молодой человек, а вы случайно не Борис? – неожиданно спросила она.
– Что, простите? Кто?
– Не Борис, говорю?
– Н-н-нет, не Борис.
– Ну здравствуйте, не Борис. А я не Надежда, как там меня… Петровна? Константиновна? Васильевна? А, впрочем, какая разница? Будем не знакомы. Я, видите ли, два раза в год сюда прихожу, пока ноги держат, но в первый раз вижу кого-то у этих ворот. Зачем прихожу, спрашиваете? А я и сама не помню. Всё жду кого-то… То ли Бориса, то ли не Бориса. А зачем он мне, я и сама не знаю. Понимаете, мне стёрли память. Пришли домой, забрали в какое-то страшное место и долго стирали, стирали, стирали… Вот, посмотрите, – и она показала Борису свои руки с торчащими в разные стороны пальцами, как будто переломанными в нескольких местах, – Я не помню, что я им тогда говорила, но, кажется, они остались довольны. И в благодарность лишили меня воспоминаний. Но какого-то Бориса, нет, Владимира, нет, всё-таки, наверное, Бориса, я ещё помню. И это место… Как будто что-то тянет меня сюда каждый раз, когда открываются двери. И я иду, а что мне остаётся делать-то? И вы, молодой человек, наверное, поэтому пришли. Что-то позвало вас, да?
– Нет, я просто гулял. Знаете, я уже пойду, – стараясь не показывать раздражения сказал Борис, – Мне голосовать надо.
– Ну идите, молодой человек, голосуйте. Ноги-то есть, так чего же не ходить. И я пойду, мне тоже пора. Так и не дождалась. Ну ничего, потом ещё приду. Если доживу, конечно.
Нужно было прибавить шаг, время поджимало. Потихоньку начинало вечереть. Старый университетский парк с маленькой вырытой Борисом ямкой остался далеко позади. Неровный асфальт казался мягким и каким-то липким, как будто хотел замедлить его шаги, заставить задуматься о чём-то важном, или не важном: о том, что постепенно подходит к концу этот тёплый сентябрьский день, которого он боялся, о том, что в квартире его ждёт Аня, котрой нужно будет сообщить трагическую новость, о том, что, уходя из дома, он забыл проверить новые заказы, о том, что теперь уже никто не ворвётся в его комнату с надоедливыми, но, вобщем-то безобидными разговорами. О том, что его жизнь уже никогда не станет прежней. Или станет?
Солнце лениво пряталось за крышами, розовые закатные облачка бесшумно пролетали над городом, как бы соревнуясь с равнодушно жужжащими дронами. Полуоблезшие стены домов демонстрировали изображения Президента, государственной символики, счастливых людей, дающих интервью таким же счастливым репортёрам. Отовсюду слышались задорные патриотические мелодии, настолько похожие друг на друга, что было сложно понять, где заканчивается одна и начинается другая. Воздух пах близящимся к своему логическому завершению праздником и всеобщим ликованием. Людей становилось как будто всё больше, и Борис ненароком искал среди них знакомую славикову голову. Или уже не искал… Он смотрел на этих людей и думал, что готов с радостью поменяться местами с любым из них. Прийти в его квартиру, сбросить с себя одежду, а вместе с ней и запах этой улицы, звуки дронов, патриотических трансляций – и зажить чужой, но такой уютной жизнью незнакомого человека. Мимо пробежал ещё один волонтёр и вручил Борису очередную голографическую карточку.