А в это время на другом конце города 60-летний полноватый мужчина в очках с толстыми линзами сидел на табурете около своей входной двери и ждал, когда красный диод сменится на зелёный. Его транслятор передавал те же новости, что и транслятор Бориса, и все трансляторы в Союзном Государстве. «Сегодня, 5 сентября 2070 года рекордное количество граждан вышло на улицы и отдало свои голоса за будущего Президента Союзного Государства. Ещё до окончания подсчёта голосов, который благодаря новейшим технологиям ведётся в режиме реального времени, можно с уверенностью сказать, что в этом году, как и в прошлом, сто процентов населения поддержали Виктора Васильевича Правдина. В благодарность за оказанное доверие, будущий президент пообещал повысить социальные и пенсионные пособия на 3 процента, а также назначить внеочередные выплаты нуждающимся слоям населения. Помимо этого, Президент…»
Константин Федорович, затаив дыхание, сидел на своём посту и пристально смотрел на светодиод. Он знал, что, если не успеть выйти сразу, то потом двери могут быть опять заблокированы, и неизвестно, когда они откроются снова. Электричество уже давно отключили, и коридор погрузился в уютный полумрак. Ничего не происходило, но Константин Фёдорович продолжал ждать. Его глаза слипались, а на ногтях уже не осталось живого места, но он всё сидел и ждал. Из комнаты выглянула Елизавета Дмитриевна.
– Костя, ты ещё здесь? Давай спать уже, смотри, как темно.
– Ничего, Лиза, за темнотой всегда бывает свет. Посиди со мной, а? Я расскажу тебе кое-что. Когда-то почти 40 лет назад…
– Костя, уже очень поздно, я спать хочу, а у тебя сердце, помнишь?
– Вот именно. Сердце. И как я могу это пропустить? Я думаю, что это случится с минуты на минуту, я всё точно рассчитал.
– Иногда и точные расчеты ошибаются. Костя, чего ты так ждёшь?
– Я хочу быть собой, Лиза. Свободным человеком.
– Ну так будь, кто тебе мешает-то?
– Вот это вот всё! – и Константин Фёдорович сделал неопределённый жест рукой, обводя ей свою квартиру.
– Что? Стены? Мебель? Потолок?
– Нет, Лиза! Микропропуски. Дроны. Трансляторы.
– Ой, как будто, если их не будет, ты прям сразу станешь этим своим свободным человеком. Вот исчезнут они, и что ты будешь делать? Куда пойдёшь? Со своим давлением, с больными ногами? Да ты на первом же перекрёстке упадёшь и будешь лежать, пока тебя не растопчут другие свободные люди. Кость, мы же так всю жизнь жили, мы другого-то ничего не знаем. А вдруг эта свобода не по нам окажется? Там ведь и обокрасть могут, и даже чего похуже, а ты и защищаться не умеешь. А тут вот она – защита, вот еда, вот тебе новости, общение, образование, работа какая-никакая. А то, что там, наверху, творится, я считаю, не наше это дело. Их как раз для этого и обучали, чтобы нами управлять. Смотри, они и питание специальное разработали, и график сна и бодрствования, и развлечения, чтобы и весело, и с пользой. Ты ж, небось, на своей свободе даже спать вовремя не ляжешь. Хватит, Костя, успокойся уже. Пошли в комнату.
И они пошли. Елизавета Дмитриевна поддерживала мужа под руку и всё что-то приговаривала про дронов, и про трансляторы, и про давление, и про свободу, а светодиод над дверью одобрительно подмигивал ей своим красным огоньком.
Эпилог
Бог алчности вновь получил свою жертву, и, на этот раз, он остался особенно доволен. Он наблюдал, как его жрецы преданно тащат ему всё новых людей, всё новую кровь проливают они на его алтаре, и он знал так, как могут знать только боги – это будет всегда. Когда-нибудь, конечно, кто-то опять поднимет свою голову, и вслед за этим неуверенно поднимется ещё несколько, и все они будут немедленно отданы ему на растерзание. Он заберёт их в обмен на своё покровительство и иллюзию всемогущества, на возможность безнаказанно уничтожать себе подобных – на всё то, чем почему-то так дорожат эти жалкие людишки. А ещё он знал, что именно так устроен мир, которым ему, богу алчности, приходится править с начала времён, с тех самых пор, как один брат от зависти убил другого, и по сей день.