Похоже на парадную комнату, решил про себя Андрей. Значит, жилая часть дома за проёмом и на втором этаже.
Больше ничего примечательного на снимках разглядеть не удалось. Но становилось понятно, что вряд ли автор сего опуса действительно провёл в доме целую ночь. Скорее всего забрался внутрь, трясясь от страха и возбуждения, быстренько нащёлкал, что под руку попалось, и обратно, к цивилизации.
Андрей отложил телефон.
Дом, несмотря на годы, был статный, основательный. Двухэтажный, полностью каменный – что по тем временам большая редкость – он когда-то принадлежал купцу второй гильдии Тимофею Кошкину и находился в самом начале одноимённой слободы, что располагалась в широкой пологой низине, плавно подступающей к реке.
После революции дом экспроприировали. Купец Кошкин то ли бежал с накопленным добром за границу, то ли канул в царящем тогда хаосе перерождений.
В двадцатые годы из бывшего купеческого дома сделали общежитие для учащегося пролетариата. В тридцатые волею судеб и отчасти по причине удалённости от центра города, дом превратился в городской морг. В период Великой Отечественной стал эвакогоспиталем за номером тысяча девяносто три. А после Победы на целых два десятилетия снова оказался в роли последнего прибежища.
Время шло. В начале семидесятых город, распухая от предприятий и переселенцев из ближних вымирающих деревень, дополз одним боков и до Кошкинской слободы. Ещё лет через десять морг прикрыли. Зато открыли ветлечебницу. Лучшую, кстати сказать, в городе. Вот тогда-то, а вовсе не сто лет назад, бывший купеческий дом и получил в народе ёмкое, впитавшее все его жизненные перипетии прозвище – Кошкин дом.
Судьба штука бесчувственная. Случись всё иначе, может быть, до сих пор не заросла бы народная тропа в бывшую слободу. Да только году в восемьдесят втором или восемьдесят третьем приключилась жуткая история. Передаваемый от ведомства к ведомству дом за все прошедшие десятилетия так и не получил центрального отопления, и сложенная ещё при строительстве печь исправно служила уже без малого сотню лет. Пока однажды январской ночью не пришла беда.
Морозы в тот год стояли лютые, а в низине можно было смело вычитать ещё градуса три-четыре. Может, вьюшку рано закрыли, а может, сама печь подвела, но погибли все. Угорели.
Одна душа человечья и с десяток кошачьих и собачьих душ. Человечья принадлежала сторожу – глухонемому, вечно похмеляющемуся старику. А остальные… Так то ж не люди.
Пока суд да дело ветлечебницу прикрыли. А потом и вовсе забросили.
А тем временем рядышком, только руку протяни, вырос новый широкий проспект, огромной подковой огибая слободу и соединяя новые молодёжные микрорайоны с центром. И дом неожиданно оказался в яме, лишь верхушками печных труб, как на цыпочки вставал, дотягиваясь до ограждений тротуаров.
Бывшая когда-то шумной, яркой и многоголосой слобода давно обезлюдела и осела рухлядью чёрных остовов. Как в землю ушла. Поближе к жильцам. Только Кошкин дом одиноко стоял на прежнем месте одинаково не интересный ни новому времени, ни городскому начальству.
Последний раз о нём активно заговорили уже на излёте советской власти, когда актуально стало рассуждать об ужасах тоталитаризма и массовых расстрелах и пытках эпохи Большого террора. Ходили слухи, что-де именно там, в мрачных подвалах дома купца Кошкина, подальше от людских глаз и ушей, кровожадные энкавэдэшники пачками расстреливали врагов народа. Краеведы и обличители разом встрепенулись, предвкушая каждый своё, безуспешно попытались найти те самые подвалы, перешерстили все местные архивы, но ни доказательств, ни опровержений этой жуткой версии не нашли.
Обо всём этот Андрей узнал буквально за пятнадцать минут, наскоро пробежав глазами местные краеведческие сайты. Узнал и призадумался. Посидел, глядя на сказочную лесную избушку с узорными наличниками на окошечках, витыми перилами и гостеприимно распахнутой дверью, что уютно расположилась на рабочем столе его ноутбука. Побарабанил пальцами по столу и решительно поднялся.
К Кошкиному дому он подошёл, когда июльское солнце меняло цвет с тёмно-жёлтого на багряный, прятавшиеся от ночной жары комары начинали робко попискивать, а до полуночи оставалось три с небольшим часа. Автомобильной дороги, даже старой и плохонькой в низину давно не было, и Андрею пришлось расплачиваться с хмурым от недосыпа и отсутствия чаевых таксистом почти за квартал до места назначения.