С трудом поднявшись на негнущихся затёкших ногах, он подошёл к двери, толкнул свободной рукой обе створки, нацелив луч фонаря вглубь коридора.
И опять, как в прошлый раз, это движение Андрей не услышал. Почувствовал. А ещё он почувствовал с удивительной ясностью, что если не обернётся – умрёт. Не важно, от чего. Инфаркт, инсульт. Он сейчас был одинаково близок к любому из этих летальных исходов. Страх, встреченный лицом к лицу ещё можно победить или, на крайний случай, пережить. Страх, стоящий у тебя за спиной – рано или поздно – верная смерть.
И Андрей обернулся.
Мертвенно бледная в свете умирающего фонаря гипсовая голова, скрипнув обрубком шеи, медленно подняла на Андрея лицо, вперилась в него невидящими, без зрачков, глазами и открыла рот.
– Аааааааа…
На голых рефлексах, не осознавая, что делает, Андрей с размаху саданул фонарём по темени гипсового римлянина и потерял сознание.
Очнулся он от грохота. Невесть откуда взявшегося и заполнившего собой всё окружающее, переливающееся множеством оттенков сумрака пространство. Тело трясло мелкой сильной дрожью, голова была тяжёлая, будто похмельная, а во рту чувствовался привкус крови. Не делая попыток подняться, Андрей облизнул в коростах пыли губы. Так и есть. Нижняя припухла и саднила. Разбил, когда падал. С трудом перевернувшись, а потом встав на четвереньки, он пошарил руками вокруг в поисках фонаря. Нашёл, нажал резиновую кнопку. Ничего. Его затрясло сильнее. Сознание, ещё не вернувшееся полностью, снова замерцало, увязая в липких пальцах подступающей безотчётной паники. Андрей принялся судорожно водить руками по полу, ползая по узкому коридору, и то и дело натыкаясь, на деревянные, ощерившиеся торчащими гвоздями плинтуса, осколки чего-то острого и прочий мусор. Паника подбиралась всё ближе. Остаться здесь запертым да ещё в полной темноте…
– Да где же, – крикнул он не своим голосом, готовый даже разрыдаться, и вдруг понял, что вокруг стало тихо.
Андрею мог бы поклясться, что слышит, как седеют волосы у него на голове. Тихонечко, еле слышно, с лёгким шуршанием опавших и съёживающихся от первого мороза листьев.
Рука сама собой дёрнулась и наткнулась на искомое. Андрей вцепился в выпавший телефон, улыбнулся, не обращая внимания на сочившуюся кровь, погрозил кому-то кулаком и медленно провёл по треснувшему экрану грязным пальцем. Так умирающий от голода человек смотрит на кусок хлеба, раздираемый желанием немедленно проглотить его целиком, не жуя, и необходимостью разделить, оставив кусочек на потом.
Совладав с собой, Андрей разблокировал телефон и подполз на коленях к ближайшему окну. Сигнала не было. Тогда, хрипя и пыхтя от натуги, он попытался взобраться на хлипкий подоконник. Но сырое рыхлое дерево не внушало доверия, и Андрей отступил.
Сигнала не было.
Волна обжигающей ярости вздыбилась в нём, сокрушая на своём пути и усталость, и страх, и боль. Вздыбилась и осела мутной пеной, оставив после себя ощущение тщетности и разбитости.
Андрей снова опустился на пол, прислонившись к двери одной из комнат. Включил фонарик на телефоне, провёл широким кругом света по сторонам. Всмотрелся. У самой лестницы валялась перекошенная этажерка, рядом – осколки гипсовой головы. Подбородок и рот римлянина оказались возле левой ноги Андрея. Он брезгливо скривился и торопливо отшвырнул обломок. Тот, легко постукивая выступающими краями, укатился в угол и, чем-то звякнув, замер там.
В дверь, на которую Андрей навалился спиной, тихонечко нерешительно поскреблись. Казалось, кто-то водил пальцами по грубой шероховатой поверхности. Андрей затаил дыхание, прислушиваясь, не померещилось ли. Но в следующее мгновение невидимые пальцы, словно выпустив когти, ударили сильнее.
Андрея отбросило к противоположной стене. Как по команде грохот возобновился. Из каждой запертой комнаты что-то рвалось наружу. Рвалось яростно, как в последний раз. Билось, царапало, стучало.
Андрей съёжился в комок, обхватив голову руками и уткнувшись лицом в колени, лишь бы не слышать, лишь бы не видеть, как сотрясаются двери под мощными ударами, как осыпаются мелким мусором и шелухой отслоившейся краски, как стонут петли и замки, последними усилиями сдерживая натиск.
Шум нарастал, становясь почти оглушающим и охватывая уже весь дом целиком, пока из какофонии ударов не родился чёткий, всё ускоряющийся ритм, подчиняя себе биение пульса и разгоняя сердце до смертельно опасной нагрузки.
И Андрей не выдержал. Вскинул голову и заорал, брызгая слюной и капельками крови:
– Хватит! Что вам от меня нужно? Что?
Кровь стучала в висках кузнечным молотом, перед глазами даже в темноте стояло алое марево. Но удары стихли.