Пока Алан по ту сторону в истерике стучался о стену, у него за спиной, по лестнице на площадку сползало какое-то существо. Это была черная, желеобразная масса продолговатой формы, настолько огромная, что с трудом протискивалось по лестнице. Она была полупрозрачной, и из-за освещения казалось, что она светится изнутри зловещим красным цветом. Спереди у него была круглая пасть, изнутри полностью покрытая бесконечными рядами зубов, уходившими прямо в горло. Вся морда вокруг пасти была утыкана длинными, тонкими щупальцами, непрестанно шевелящимися. Тварь передвигалась на огромном количестве торчащих у нее из боков тоненьких паучьих ножек, каждая из которых кончалась своеобразной клешней из трех когтей. Сзади оно тащило за собой огромный панцирь, по-видимому, хитиновый. Увидев ее, Алан забарабанил в стену еще сильнее, а потом, видимо поняв тщетность своих попыток, он побежал к лестнице, надеясь проскочить мимо монстра, но тварь неожиданно проворно выставила вперед одну из лап и ударила Алана. Он напоролся грудью на клешню, и тварь подняла лапу, оторвав его от земли. Другой клешней она обхватила его голову. Он схватился за лапу руками, но она с силой сжала клешню. Его ноги и руки обмякли, безвольно повисли в воздухе, из-под клешни потекла кровь. Тварь откинула тело в сторону и повернула слепую морду к стене. Казалось, она смотрела на Алана, того, который еще был жив. Потом она, резко выкинув лапу, разбила лампочку. Все поглотила тьма. Алан отвернулся от стены. Его колотила дрожь.
На кухне что-то разбилось.
***
На кухне был хаос. Стекло было разбито, весь пол был усеян осколками стекла. И везде была кровь. Кровь растекалась лужами по полу, украшала подтеками стены, но больше всего ее было на подоконнике. Она стекала с него, капала на пол. Кровью было заляпано разбитое окно, щерившееся окровавленными осколками стекла. Кровь попала в каждую трещинку на стекле, образовав кровавую паутину. Свет Красного Солнца, проходя через эту кровавую призму, делал стекло похожим на разбитый рубин в уродливой оправе.
В настенном шкафчике раздалось какое-то шевеление. Оскальзываясь на крошках окровавленного стекла, Алан подошел к шкафчику, приоткрыл дверцу и тут же отскочил назад, когда из шкафчика ему под ноги вывалились две руки. Это были две отрубленные по плечи руки, сшитые суровой нитью в одну длинную белесую змею. И они двигались. Алан стоял и смотрел, как перед ним длинная змеюка с пальцами извивалась на полу, выписывая причудливые ломаные узоры в кровавой луже, оцарапываясь разбитым стеклом. Руки подползли к дальней стене, как-то собрались, почти сложившись пополам, а потом резким движением оттолкнулись от пола и запрыгнули на подоконник. Они влажно шлепнулись в растекающуюся по нему кровавую лужу, разбрызгав кровь по всей кухне, а потом нырнули вниз, в окно. Очевидно, за своим телом.
Алан подошел к окну, выглянул из него и ничего не увидел. Руки уже утонули в ватном море облаков. Тут откуда-то сверху, должно быть, с крыши, прямо в окно залетел бумажный самолетик и, уткнувшись Алану в грудь, упал на подоконник. Алан успел поднять его до того, как он полностью пропитался кровью. Самолетик был сделан из обгоревшего листка бумаги, по-видимому, из записки, оставленной когда-то печатной машинкой. Алан развернул его, но вместо привычных оскорблений увидел только: «Ты себя давно в зеркало видел? Иди помойся». Записка была непривычно вежливой для машинки. Алан скомкал листок и выкинул его в окно.
***
Алан не мог посмотреться в зеркало, потому что теперь его не было. Вернее, вместо зеркала в бронзовую оправу была вставлена дверца. Дверца тоже была бронзовая, тоже с узорами, она почти сливалось с оправой, она даже выглядела такой же старой, как будто бы ее всегда обрамляла эта оправа. Алан взялся за бронзовую же ручку (она была приятно прохладной) и нажал на нее. Она поддалась, дверца открылась, и Алан увидел узкий туннель в никуда. Он вздохнул, закинул ногу на раковину, уперся и нырнул в темноту.