Поначалу чувствовала себя винтиком этой системы, унижение какое-то глубокое. Но потом начала как-то привыкать, и обращение по номерам уже стало казаться чем-то таким интимным. В общем, б-р-р, извращение какое-то. Но самое странное, что людей там держит эта идеология. Хочется быть лучшим винтиком и «ввинтиться» прочнее других. Внешне все демократично. Все обращаются друг к другу на «ты», у начальства нет отчества и дверей в кабинетах. Любой начальник запросто может встать за прилавок. Менеджеры это называют «припасть к истокам». Припадают не реже, чем раз в год. Ну это фарисейство, конечно. На высшем уровне. Ничего личного там не остается: стандартная улыбка, стандартная жратва. Многие впадают в депрессию. Кто не курил — начинают курить. В обед жуют свои же гамбургеры, перерыв полчаса — и по новой.
В общем, почувствовала, что потихоньку схожу с ума. И решила бросить всё это и бежать куда глаза глядят.
Ты же помнишь, — у меня была подруга в Германии, — в Ганновере. Я ещё ездила к ней в гости по приглашению.
— Как же, помню. Ты ещё после поездки всё тамошними туалетами восхищалась. Помню, как щас: «Ходили мы в музей Гёте, — там такой туалет!»
— Злой ты! — насупилась Таня. — Музеев я и тут насмотрелась, а туалетов таких у нас тогда не было. Да и сейчас мало. А культура, между прочим, по-моему, не в музеях проявляется, куда что у нас, что у них единицы ходят, да и то большая часть не потому, что хотят приобщиться к прекрасному, а просто потому что так принято, да и престижно, а как раз именно в общественных туалетах, куда все мы, грешные, хоть раз в день да заскочим. Вот там и видно сразу, где культурный народ, а где…
— Спокойно… Спокойно… Понял… Мне в армии старшина тоже постоянно твердил: «Сапоги — лицо солдата». Так что в таком ключе я вполне готов вместе с тобой рассматривать туалет как зеркало культуры нации, — в очередной раз улыбнулся я. — А насчёт порядкового номера в «Макдональдсе»… Не переживай особо. Сама знаешь — это сейчас везде. Мы все, как в концлагере: взять хоть код, присвоенный налоговиками, например… По сути ведь — тот же лагерный номер. Причём, иметь код или не иметь — абсолютно свободный выбор. Хочешь, как человек, отзываться на имя и фамилию, а не на номер, — на здоровье. Только не обессудь — официально на работу тебя не оформят. Можешь складывать ручки и помирать или переходить на подножный корм. Вот тебе и вся хвалёная Западная Демократия. Слава богу, что хоть на руке этот сраный код вытатуировывать пока не заставляют. Хотя… Штука в принципе удобная. Для тотального контроля…
Ладно, что-то я отвлёкся… Остапа понесло…
Ну и что дальше? Рассказывай…
— Дальше… Дала объявление в Интернет. Ну, — как обычно: мол, самая обаятельная, привлекательная и вся такая из себя ищет спутника жизни из Свободной Западной страны. Выбрала среди претендентов на руку и сердце не самого страшного и не самого бедного… Сделал он мне приглашение, собрала я вещички, и вперёд — на Запад.
— Ну в общем, я так понял — это развитие твоей первоначальной идеи про содержанку.
Таня вздохнула.
— Да нет, тут я пала ниже. Чистой воды брак по расчету. Хотя в общем и целом ты прав — принципиальной разницы между женой «по расчету» и содержанкой нет, а если и есть — то невооруженным глазом ее не разглядеть…
В это время на кухне засвистел чайник.
— Пойду выключу, — Таня вскочила с кресла, и с убежала на кухню. Когда свист прекратился, послышался её голос:
— Чай пить сейчас будем, или потом?
— Потом. Пусть постоит немного. Вино уж больно хорошее. Такого я ещё не пил. Да и по второй надо обязательно, чтобы на одной ноге не прыгать!.. — крикнул я куда-то в направлении, куда убежала хозяйка.
— Такого чая ты тожё не пил, — заявила Таня, выходя из кухни. — Ну, ладно — ещё успеешь. Вино так вино.
С этими словами моя визави вновь опустилась в кресло, а я принялся наполнять бокалы по новой…
— Ну, что, теперь за хозяйку? — спросил я, взяв в руки полный бокал.
— За неё, любимую, — улыбнулась Танечка.
Мы чокнулись, и процесс винопития, прерванный вскипевшим чайником, продолжился вновь.
— Чему улыбаемся? — поинтересовалась Таня, взглянув на меня.