В глубине квартиры стукнула дверь. Наверное, это Таня закончила принимать водные процедуры. Точно. Сменив развратную просвечивающую футболку на целомудренный плотный халат до пяток, подруга проследовала в спальню. Значит, осталась только штукатурка и процесс одевания, сопровождающийся длительными мучительными размышлениями на тему «А подойдёт ли эта кофточка к этой юбочке и эта сумочка к цвету губной помады?». Насколько я знаю женщин, этот процесс может затянуться на пару часов. Зря я от завтрака отказался…
Но переживал я напрасно. Не прошло и пяти минут, как Татьяна появилась из спальни, уже полностью готовая к выходу. Макияжа на её личике не наблюдалось, проблема с причёской решена кардинально — путём стягивания волос в «хвостик» на затылке. Вот, кстати, не люблю я эти «хвостики». Куда как лучше, когда на голове подруги развевается роскошная грива длиной если не до «чуть ниже пояса», а хотя бы до лопаток. Только почему-то сами «подруги» частенько предпочитают причёской особо не заморачиваться… Нет, я понимаю: трудно, долго, сложно… А производить впечатление сегодня ни на кого не нужно. Всего уже добилась… Но всё же, душа (по крайней мере моя) тянется к прекрасному. Я имею ввиду прекрасное вообще, а не только грудь и филейную часть.
Оделась Танюшка, кстати, сегодня тоже по-простому. Светло-серая футболка, и синие джинсы. Сейчас многие женщины повадились носить джинсы. Ещё бы. «Правильные» джинсы замечательно скрывают дефекты некоторых частей тела. Пока эти дефекты (или части тела?) не превышают определённых размеров, конечно. В танином теле, в принципе, никаких таких особых изъянов не наблюдалось, так что она вполне могла бы подобно леди Годиве фланировать по улицам не только без джинсов, а и вообще без ничего. Гм… До первого перевозбуждённого мужика.
Татьяна не дала мне долго сокрушаться по поводу её хвостика, и размышлять над особенностями строения её тела:
— Я готова. Вставай. Нас ждут великие дела.
— Ты уже говорила — буркнул я, с сожалением расставаясь с уютным креслом.
— Ну и что? — парировала Таня. — Они всё ещё нас ждут. Но вечно ждать не будут. Так что нужно поторопиться.
— Работа не волк, — глубокомысленно заметил я, следуя за хозяйкой в прихожую.
— Вот именно. Ни за какого волка столько не заплатят…
— Ну тогда придётся поспешить, — согласился я с таким неотразимым доводом, и, войдя в прихожую, уставился на лежащий на тумбочке у массивного старинного зеркала… Ларец? Или как ещё можно назвать это нечто, размерами со средний дипломат, у которого верхняя крышка была откинута крышка, а под ней…
Под ней на красном бархате лежали два… Как бы их назвать… Венца, что ли? Причём это явно были «Он» и «Она». «Он» — массивный золотой обруч с большим рубином. И «Она» — изящная диадема, украшенная драгоценными камнями, сильно смахивающими на бриллианты. Почему-то у меня не возникло сомнений, что это все настоящее, а не подделка. Я, словно завороженный, подошел поближе. Возникло неудержимое желание примерить «Его». Казалось, он был создан именно для меня, и все прошедшие с момента своего появления на свет только и ждал нашей встречи… И я был рождён исключительно для этого момента…
Я подошёл к ларцу, протянул руку…
И инкрустированная дорогими породами дерева крышка захлопнулась у меня пред носом.
— Извини. Трогать нельзя, — произнесла Татьяна севшим голосом.
Я удивлённо взглянул на неё. Однако… Выражение «Она изменилась лицом» — это как раз самое то для описания того, что я увидел. Таня взяла шкатулку с тумбочки, и судорожно прижала к груди. Аж пальцы побелели. Вот сейчас скажет: «Моя прелес-с-сть…»
— Извини. Тебе нельзя к этому прикасаться. Не спрашивай, почему. Потом узнаешь, — скороговоркой произнесла она, делая шаг назад, как будто опасаясь, что я сейчас отберу её сокровище. Чувства, охватившие меня при виде венцов, стали быстро сходить на нет, как только Таня захлопнула коробку. Сейчас то, что я только что испытал, казалось каким-то наваждением… А может, это именно наваждение и было?
Таня, осознав, видимо, что я не собираюсь совершать никаких посягательств на ларец, вымученно улыбнулась, и бочком-бочком двинулась к стоявшему в углу прихожей большому шкафу. Достав оттуда лёгкую голубую ветровку, она надела её, при этом умудрившись не выпустить ларец из рук, а затем попросила меня: