Нина
Мальчик, подросток, или юноша — словом, тинейджер в буквальном смысле слова, некто от тринадцати до девятнадцати — с копной темных волос, в камуфляжных штанах и штормовке, надетой поверх зеленой футболки, вышел из-за елки и поклонился мне. Я вздрогнула от неожиданности и вопросительно подняла брови.
— Здравствуйте, — сказал он голосом моего старого знакомого-бомжа. Да это и был тот самый бомж, почему он мне показался подростком, непонятно. Да, тот самый бомж. И волосы не темные, а седые. Только в прошлый раз мне казалось, что у него глаза какие-то водянистые, серо-голубые, а сейчас были зеленые, как листья клена. Сбои в матрице? Он распрямился и улыбнулся мне.
— Теперь вам лучше, — сказал он.
— Лучше, — кивнула я.
Он внимательно посмотрел на меня и полез в карман штормовки.
— Хотите яблок? С прошлой зимы остались.
Бомж достал зеленый кулек и развернул его — это оказался кленовый лист, а в нем хранилась горсть сушеных темно-красных ранеток. Зимой они осыпают черные ветки яблонь, краснеют под снегом. Он разложил угощение на лавке, но сам рядом не сел.
— Вот с той яблони, — показал он. — Она отцвела, уже есть завязи. Осенью снова будут. Вы ешьте, они сладкие.
Чтобы не обидеть, я взяла одну ранетку — она действительно оказалась сладкой и даже будто бы сочной.
— А где вы их сушите? Или вы не сами? Они на дереве зимой, я видела, — сказала я, чтобы заполнить возникшую неловкую паузу. — И птицы их не все склевывают.
— Да-да. Я их там и сушу. И храню там же — на холоде.
— А почему вы не садитесь? — спросила я.
Он осторожно сел на лавку по ту сторону кленового листа с яблочками.
— Вы в большом сером доме живете, — начал он. — Я знаю. У вас в доме в подвале живет такой… — бомж замолчал, подыскивая определение. — Я знаю, он дворнику помогает. Это мой друг. Поэтому я о вас знаю, что вы в том доме живете. Вы, если что, если помощь нужна — мало ли… досюда не сможете дойти. То вы к нему обращайтесь. Его зовут Репей.
Я знала этого человека — во дворе говорили, что у него незаконно, обманом купили квартиру, кинули его, и он остался без жилья, и теперь живет в подвале, начал пить. Один раз в мороз он спросил меня, когда я открывала дверь, можно ли погреться в подъезде. Я удивилась: что тут спрашивать? Конечно, можно. И еще недавно подходил ко мне, предлагал чем-то помочь. Наверно, ему нужна мелкая подработка, там, забить гвоздя или полку прибить, починить кран.
— Помощь? — медленно спросила я. — Он предлагал. Я обязательно… если что.
— Вы же отказались. А теперь, вижу, все равно все хорошо стало… — задумчиво сказал бомж.
— Не стало, — ответила я. — Просто у меня… отходняк, наверно. Я просто долго нервничала, была в напряжении, и, наверно, мозг включил защитную реакцию. Эйфорию. Завтра снова все вернется… — и поскольку мой собеседник молчал, видимо, не понимая, что вернется завтра, я объяснила. — Осознание, что все плохо.
— Эйфорию? Включил? — бомж покачал головой. — Это что?
— Ну, просто я расслабилась… как бы на время забыла… отвлеклась.
Он медленно повел головой слева направо: нет. Мне снова показалось, что это не средних лет седой дяденька, а подросток с темными волосами.
— Нет, вы не отвлеклись, а на самом деле стало хорошо. Я чувствую. Вы сделали такую вещь… которую надо было сделать.
— Откуда вы-то знаете?
Он нахмурился и вздохнул.
— Не могу сказать. Знаю, и все.
— Но я ничего не делала.
— Не может быть. Вы сделали. Я в таких вещах не ошибаюсь.
— Бред какой-то… и мы с вами, как два придурка, — вспылила я, и сразу же мне стало стыдно. — Извините. Простите, пожалуйста. Я просто… Маму похоронила. Ну вы же сами понимаете. Что можно сделать, когда близкий человек умер? Да ничего!
Он смотрел на меня — снова его глаза казались ярко-зелеными, и было ощущение, что он видит меня насквозь. Видит, что я сама не верю тому, что говорю.
— Ну, если умер, то да. И правда, что тут можно сделать… Разве что вот — тропу ему открыть, видно, так… — еле слышно пробормотал мой новый знакомый. Хотя какой знакомый, если даже имен друг друга мы не знаем. И, похоже, он не торопится называть свое или узнавать мое.
— Вы про реку? — спросила я. Если он говорит про тропы, то почему бы мне не сказать про реку. Если мы оба несем чепуху, то он начал первый. Но мой вопрос удивил его.