— Пирог ей понравился, — сказал он.
— Ну и супер, — я передернула плечами. — Женя, не темни, а? Скажи, что я должна была увидеть?
— А что ты увидела?
— А ви таки с Одессы? — проворчала я.
— Я не понимаю, — улыбнулся он.
— Что, ты не знаешь одесских анекдотов?
Он совершенно искренне покачал головой.
— Нет.
— Ясно. Тебе очень важно, что я увидела? Любую глупость можно рассказывать? Ну, в смысле… Любые ассоциации?
— Это очень важно, — Женя встал, подал мне руку. — Пойдем в сквер? Ты можешь не рассказывать мне… Подробно не надо. Но только скажи: ты видела что? Реку? Тропу? Место?
— Место, — быстро сказала я. — Лес такой весенний. А что?
— Я тебя очень прошу, пожалуйста… Туда найти выход. Для этой девчонки… Ты же все пути, все тропы знаешь. Нина… ты не подумай, что я ради этого с тобой дружу, — быстро заговорил он, потому что, боюсь, на моем лице отразилось именно это: разочарование, обида, я, кажется, даже отступила назад, готовая развернуться и уйти.
Ненавижу, ненавижу быть фактором, материалом, с которым 'работают', ненавижу, когда меня юзают для неведомой мне цели, да еще и мягко, как бы исподволь (а на самом деле с бегемотьей грацией) подводят к этому.
— Нет, я не для этого, не поэтому… — поспешно говорил Женя. — Я с тобой хотел дружить и думал о тебе, еще когда не знал, что ты это умеешь. Много лет. Нина, правда. Просто я очень прошу помочь. Этого никто не умеет, только ты. Вообще никто.
— Но… — я выдохнула, помолчала. — Чего именно не умеет? Это вот ты все — о реке?
Мы вошли в сквер. Женя вел меня за руку. Мы сели под раскидистым кленом на лавке.
— Да, о реке, о тропах. Ты проводник. Ей нужно уйти отсюда. Она тут осталась — зря. А мы… ее друзья, мы не видим места, которое ей нужно, которое ее ждет. И выхода туда тоже не видим. Ничего вообще…
— Женя. Мы с тобой дружить, наверно, не сможем, — мне перехватило горло, меня начало трясти, и в голосе послышался металл. — Ты мне не говоришь всего. Ну ладно, Бог с ним со всем, меня не волнует твой год рождения и судимость, если она была, а также, не знаю, перенесенная тобой в детстве корь. Но ты не говоришь даже того, что меня непосредственно касается. Ты меня мягко и ненавязчиво подвел к девушке, которая меня непонятно за кого приняла, и поставил типа — эксперимент. Я что тебе, детектор? Нет, я понимаю, что это нужно, важно для тебя и твоих друзей и все такое, что у меня что-то такое есть… ладно, пусть. Но я не такая… как… Со мной так нельзя! Ни с кем так нельзя. Просто другие не чувствуют, когда ими дела делают. А я чувствую. Мне очень жаль, — я встала с лавки. — Для девушки я сделаю вот это… Найду. Не знаю, как это делается… Но найду, раз ты говоришь, что я умею. Раз так надо тебе и твоим друзьям. Но я в их число не вхожу… Я — типа, сторонний эксперт. Проводник на аутсорсинге.
Он сказал:
— Нина. Мне нужно подумать. Не уходи…
— Долго? Ну ладно, покурю пока, — я усмехнулась и вытащила сигарету. Меня несло. Зачем мне бомж Женя и его такие же, видимо, маргинальные друзья? Зачем мне их доверие? Зачем мне знать, почему девчонке из запущенного двора нужно попасть в весенний лес, который находится непонятно где? И все же я не уходила, потому что надеялась, что вот сейчас все как-то разъяснится, встанет на свои места, потому что и Женя, и его друзья мне нужны, и знать про весенний лес мне нужно на самом деле. Я курила, не отрывая глаз от травы под ногами.
— Нина, — послышался голос Жени. — У вашего дома есть вертушка детская, знаешь? Такая детская площадка в торце, вокруг боярышник растет?
Я подняла глаза.
— Знаю, за помойкой.
— Ага. Вот туда сможешь выйти сегодня вечером? Когда луна взойдет?
— Во сколько?