— А, Билли, — сказал дядюшка, — а я искать… э-э… на Эллен?., для Эллен? Тьфу, ну что за блядский язык!
Билли показалось странным, что ругательства дядюшка произносил без запинки, на совершенно правильном английском. И сразу же удивился, что способен сейчас подмечать такие мелочи. Дядюшка подошел поближе и сообщил, что, когда выключилось электричество, он единственный не потерял присутствия духа, отправился наверх, нашёл щит с пробками и всё исправил — о, это пара пустяков! — а теперь ищет тётушку Эллен, у него к ней есть серьёзный разговор. Он заглянул во все комнаты, но тётушку не обнаружил. Только в одной из спален какой-то очень маленький ребёнок, увидев его, забрался под кровать. А он и не знал, что в доме есть дети. Ха! Дядюшка снова длинно, с удовольствием выругался на безукоризненном английском и хитро взглянул на Билли. Уж не сынок ли это фрейлейн Матильды, а?
Дядюшка опустился в кресло, а Билли всё никак не мог решить, что же ему делать. Он ещё раз посмотрел на камин. То ли стул уже прогорел, то ли его там никогда не было, но только угли бледно светились в прилежно раскрытой пасти. Может быть, он, Билли, ещё не пришёл в себя после выступления и голая несчастная Леди ему только привиделась? Но почему он до сих пор во фраке? И где же тётушка Эллен? А Матильда? Куда все подевались? Или это один из тёткиных сюрпризов? Похоже, что в квартире остались только он и этот странный самодовольный старик. Билли посмотрел на говорящего без умолку дядюшку, попытался вникнуть в ставшую неузнаваемой в жестких старческих губах мешанину английских и немецких слов и разобрал, что тот рассказывает о своём героическом прошлом… Дядюшка, оказывается, успел поучаствовать во Второй Мировой войне и даже был в Нормандии, да-да! И тон, и разгоревшиеся глаза герра Вольфа говорили о том, что он почти наверняка врёт, стараясь придать себе больше весу в глазах малознакомых родственников. Но Билли было не интересно слушать дядюшкины истории, ему хотелось разыскать тётушку Эллен и потребовать наконец объяснения всему происходящему.
Но в то же время обыденная болтовня старика, уютно расположившегося в кресле, настолько не вязалась ни с пляшущей на кухне окровавленной Леди, ни со сгоревшим в камине стулом, что Билли никак не мог решиться прервать герра Вольфа, как будто защищаясь его спокойствием и невозмутимостью от подступавшего со всех сторон безумия. А дядюшка всё говорил и говорил. Билли добросовестно вслушался и вдруг сообразил, что герр Вольф обстоятельно объясняет ему устройство печей, способных быстро и без потерь утилизировать сотни, если не тысячи трупов… Билли показалось, что сладковатый запах тлевшей в камине обивки превратился в плотное чёрное облако, мгновенно окутавшее дядюшку так, что Билли остались видны только мясистые, шевелящиеся от удовольствия кисти рук — очень белых на фоне повисшего в воздухе приторного кошмара.
Пузырь страха, то сжимавшийся, то раздувавшийся внутри, вдруг лопнул, и Билли, оставив неумолкающего старика, бросился бежать. Он понёсся вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, стремясь поскорее выбраться на улицу, как ныряльщик, у которого кончился кислород — на поверхность воды. Когда, не обращая внимания на заспанного швейцара, Билли выскочил на тротуар и побежал через дорогу, к парку, ему даже послышался чмокающий всплеск, как в бассейне… И только секундой позже он сообразил, что это визг тормозов.
Глава четвёртая
Отчаянный ужас, который вынес Билли на ночную улицу, так плотно охватил его ледяной ладонью, что, похоже, даже защитил от налетевшей машины. Билли почувствовал только резкий толчок. Ужас немного отступил, и на смену ему пришло совсем другое чувство. Билли не хватило времени разобраться, какое именно, потому что он сразу заговорил с перепуганным водителем ударившего его автомобиля, но догадывался, что чувство это, вопреки всему, приятное.
Когда Карлос в тупом отчаянии загнал разбитую машину в кусты Центрального парка, он ещё не очень понимал свои ощущения — и от непривычки разбираться в себе, и потому, что, похоже, запутался окончательно. В тот момент, когда из багажника, в котором лежал манекен, показалась живая женская рука, он испытал жутковатый восторг человека, падающего во сне в пропасть и осознающего, что это только сон… Мэри, его Мэри снова вернулась к нему! Пусть даже в образе ожившего манекена, Карлос был готов и к этому.
Ни Карлос, ни Билли почему-то совсем не удивились, что они, совершенно незнакомые и такие разные — обеспеченный человек из известной семьи и нелегальный мексиканский эмигрант — вдруг прониклись друг к другу доверием, как, наверное, происходит с людьми в большой опасности или в большой радости. Они почувствовали себя даже не родственниками, не близкими людьми, а как-то по-другому, тоньше и эфемерней, как чувствует хорошего актера и доверяет ему простодушный зритель, плачущий над выдуманной смертью героя легко, искренне, но без страданий. Эта близость не нуждалась ни в представлениях, ни во времени, в течение которого обычно присматриваются к незнакомцу, изучают его. Поэтому Карлос только перегнулся через сиденье, дотронулся до прохладной узкой ладони, а потом легко улыбнулся Билли и сказал: