— Давай, быстро, наверх, — сказал он тоном, каким обращаются к чужой собаке, и потянул Карлоса по ступенькам, кося на него глазом. — Хреновая лестница, — бормотал он себе под нос, — хренов помогальщик! Правильно, что не уехал тогда Мексика! Все бляди!
Когда они добрались до входа, Маленькая женщина уже справилась с дверью и скрылась в образовавшейся темной щели. Карлос хотел подставить в эту медленно сужающуюся щель плечо, но старик пихнул его кулаком, на секунду застрял на пороге и, переваливаясь, поспешил в темноту. Собор был пустынным и изнутри казался ещё больше. После шумной улицы уши Карлоса медленно привыкали к гулкой мрачноватой тишине. Широкий проход между строгими деревянными скамьями вел к освещённому невидимыми прожекторами далекому алтарю. В воздухе пахло пылью и давнишней, ставшей почти обыденной тайной. Карлос ещё ни разу не бывал в такой церкви! Маленькая старая церквушка в Гарлеме, в которую он заглядывал сразу по приезде в Нью-Йорк, была почти точным повторением той самой, куда по воскресеньям его гоняла мать и куда потом пришлось нести деревянную Богородицу. Да, подумал Карлос, может быть, если бы он с детства ходил в такой вот храм, то… Да, он готов поверить, что вот здесь и живет сам Бог. Здесь — да! Но не в маленьких душных халупах с облезлыми распятиями на стенах… И там, в солнечной комнате большой женщины, Он тоже мог бы жить. Вполне мог бы. Конечно, это не его, Карлоса, ума дело, но Бог-то ведь не дурак. Тоже, наверное, выбирает, где лучше…
Впереди, в одном из боковых приделов, раздался шум голосов. Карлос, решив, что нашли Очкарика, пошёл туда, мягко наступая на каменные плиты. Он и сам не понимал, что с ним происходит. Вернее, не хотел понимать. Потому что получалось, что он, мачо, вдруг поплыл от женской сиськи, правда, очень большой, светящейся, наполненной неизвестной силой, но всё же… И, обманули его или нет, он, переполненный благоговением, чувствовал странную родственную причастность к обитавшей здесь, в этом соборе, стародавней тайне. Во рту снова возник покаянный вкус деревянной статуэтки, но теперь он был сладковатым и мягким, как примирительный материнский подзатыльник… «Сам себя дурю», — почему-то обрадовавшись, подумал Карлос, — ну точно как дурачок Хозе!
В боковом приделе было немного светлее благодаря высокому узкому окну с бледным витражом. Карлос увидел старика, гордо сложившего руки на животе, и Маленькую женщину, застывшую в нелепой позе, как будто на краю неожиданной попасти. Заметив Карлоса, старик хихикнул и заговорщицки ему подмигнул:
— Я говорить, объяснять… Теперь она не верить! Эта Америка портить нашу кровь! Тьфу! Дерьмо стала, а не кровь! О, я знаю про кровь! Ну, — старик обратился к женщине и слегка подтолкнул её локтем, — ещё нужно доказательств? Смотри ещё!
Маленькая женщина замотала головой и умоляюще взглянула на Карлоса. Он подошел поближе. Старик у них за спиной фыркнул и забормотал, что это штука древняя, четырнадцатого века или раньше, и тогда они знали, что делали… о да, знали! На них можно положиться, понятно? Карлос не понимал, о чём тот говорил, он смотрел на Маленькую женщину, в её глаза, ещё недавно чётко очерченные и жёсткие, а сейчас ставшие похожими на мягкие восковые шарики. Проследив за направлением её взгляда, Карлос медленно обернулся и увидел глубокую узкую нишу, хитро освещенную невидимыми фонарями. В нише, на подставке, стояли три очень старых деревянных креста. Из-за недостатка места кресты были расположены один за другим, но так, чтобы распятые были видны стоящим у окна. Жёлтые лучи бесцеремонно били прямо в глаза повисшему на худых руках деревянному Иисусу, оставляя мутными лица разбойников на дальних крестах. Карлос не помнил, как их звали. Он и знал-то об их существовании только потому, что иногда после нудного воскресного чтения Евангелия злил мать вопросами о том, почему каких-то бандитов распяли вместе с Божьим сыном. Получается, что быть бандитом не так уж позорно? Мать сердилась и кричала на него… Ну это ладно, а при чем тут Очкарик?
Карлос взглянул на Маленькую женщину и старика и увидел, что старик, похлопывая себя шляпой по животу, широко улыбается большими голубоватыми губами, а женщина как-то сразу стала немолодой и потухшей, со скорбным, непонимающим и покорным видом, и только краешек её губ слегка подергивается. Карлос снова посмотрел на распятого Христа и вдруг сообразил, что же так поразило, расслабило и состарило эту, еще недавно такую собранную и энергичную, женщину. Из-под худосочного тернового венца слепо и скорбно на него смотрел Очкарик! И это было не просто отдалённое сходство. Это была совершенно точная копия лица Билли. Карлосу показалось, что он даже видит вмятинку от очков на переносице. Иисус Мария! Он вспомнил, что большую женщину зовут Матильдой и поежился от нехорошего предположения: если здесь, на кресте, висит очкарик Билли, тогда эта женщина… Матильда… а может быть Мария?.. Сиська-то, оказывается, вот чья! А старик за спиной продолжал болтать что-то о крови, в которой он разбирается, потому что специалист, потому что в сорок третьем много работал по этой линии… К сожалению, довести работу до конца не удалось, не успел… Но он всегда знал, что там не было блядской еврейской крови, никак не могло быть… А теперь его предположения, его незаконченный труд… А, главное, семья… А тут — четырнадцатый век, мать его… Какие ещё доказательства…