Ольга Птицева
Двести третий день зимы
© Ольга Птицева, 2024
© Оформление. ООО «Поляндрия Ноу Эйдж», 2024
Мы обязательно встретимся, слышишь меня? Прости…
Там, куда я ухожу, весна.
1
Снег сыпал мелко и вразнобой. То под острым углом к земле, то вовсе параллельно ей, будто в воздухе была еще одна плоскость, по которой тот скользил в сторону от окна. Нюта смотрела через стекло. Снаружи висели серые сумерки – стылые и тягучие. Бесконечные серые сумерки. Ничего, кроме серых сумерек. Зато в комнате под абажуром горел торшер, Нюта зажигала его, когда возвращалась домой. Он не разгонял полумрак, но создавал посреди него островок теплого света. Достаточно, чтобы чуть расслабились плечи.
Нужно было вернуться на кухню, бросить на сковородку кусок масла, а сверху – вчерашнюю гречку, слипшийся комок отваренной крупы с прожилками куриного мяса, дождаться, пока прогреется, и нормально поесть. Но Нюта продолжала смотреть на снег, и внутри у нее разливалось что-то жгучее – то ли изжога от дневной сухомятки, то ли пустая злость.
– Нюточка, такой снежок славный выпал, – говорила мама, пока Нюта шла домой по заваленному тротуару. – Ты видела, какой снежок? Передавали, что обязательно выпадет, и выпал! Не обманули!
Нюта прижимала телефон плечом, так как руки слишком быстро коченели во влажном холоде. Не мороз, а не пойми что.
– Выпал, да, – только и смогла она ответить, а дальше уже молчала и слушала о хлебе, который в магазин опять привезли сыроватым, но ничего, его подсушить слегка – и нормальный будет, хороший хлеб, можно есть. Такой хлеб, рыхлый, со скользким мякишем, быстро покрывался плесенью. В желудок он падал тяжелым комком и лежал там, никак не перевариваясь, сколько ни ворочайся без сна.
– Мам, так обещали же нормальный хлеб привезти. Меньше, но нормальный!
Ноги вязли в снежной каше, Нюта с трудом через нее пробиралась. Мама квохтала в телефоне, мол, обычно им все привозят, просто сейчас обстоятельства, сама понимаешь, но если надо немножко потерпеть, они потерпят, не страшно, и не такое терпели, а тут осталось-то, Нюточка, осталось совсем чуть-чуть, вон какой снежок выпал.
Снежок падал восьмые сутки – отупляющей, бесконечной манкой сыпался из низких туч. И в крепкий мороз, и в сопливые минус два. Это раньше холодные дни были яркими и бесснежными, а теперь снежный покров восстанавливался вне зависимости от циферок после минуса. Лучше бы правда падала манка. Нюта попыталась вспомнить, когда в последний раз ела манную кашу. Перед внутренним взором возникла детсадовская столовая с длинными рядами в холодном зале. Строй одинаковых тарелок, а в них – белая жижа с масляной лужицей. Возможно, это было не настоящее воспоминание. Коллективная память формировалась исподволь, так сразу и не разберешь, что происходило на самом деле, а что просто нужно помнить, потому что у всех так было.
– А еще дядя Володя приходил. Вчера. Я забыла тебе сказать.
Нога увязла еще глубже, холодное посыпалось в ботинок. Нюта остановилась. Перехватила телефон рукой.
– Зачем приходил? – спросила она, заранее зная ответ.
Мама что-то залепетала, но Нюта не стала ее жалеть. Повторила с нажимом:
– Зачем приходил?
– Ну зачем, Нюточка? Ну? Сама понимаешь… Рассказать приходил.
– Что рассказать, мам?
Это было жестоко. Требовать от мамы сказать словами через рот, зачем дядя Володя пришел к ней вчера вечером. Описать, как он сел в коридоре на обувницу, сложил большие ладони на коленях, откашлялся и просипел прокуренным голосом: «Забрали Димасика нашего, повезли уже, небось. Как теперь узнать, добрался, нет?»
– И заплакал, Нюточка, – зашептала мама, а Нюте показалось, что та стоит рядом и горячо дышит ей в ухо. – А я, дура, даже чаю не предложила. Как-то стушевалась, понимаешь? Он еще посидел и ушел. Надо к нему сходить, наверное. Как думаешь?
Нюта никак не думала. Она вспоминала, как смешно топорщились волосы на макушке у Димасика, и как он усмирял их мокрой ладонью, и как от него пахло мятными конфетами, и как он умел скручивать язык в трубочку, а Нюта смущалась от этого, сама не понимая почему. И как потом, классе в девятом кажется, этот язык оказался у нее во рту, пока руки Димасика гладили ее по спине и плечам, и она не знала, что делать с этим его горячим языком, и укусила легонько, а Димасик отскочил, откинул волосы и рассмеялся. И снова начал ее целовать. Сколько они не виделись? Лет пять, наверное. И не увидятся теперь.
– Мам, я пришла, надо ключи в сумке найти, – соврала Нюта, до дома было еще два квартала через снег и серость. – А ты хлеб сырой не ешь. Слышишь меня?