Утро оказалось чистым и по-весеннему ярким, солнечным. Над Лондоном раскинулось Светло-голубое небо с лениво тянущимися по нему одинокими призрачно-белыми облаками.
В одиннадцать часов можно было видеть, как Браун зашел в бюро патентов с ворохом рукописей, чертежей и планов под мышкой. В двенадцать он снова появился на улице: весь сияющий, с бумажником в руке, куда бережно уложил небольшой листок какого-то документа с синей полосой. Пять минут первого его кеб подкатил к станции Виктория. Снятые кебменом сверху два больших, завернутых в брезент тюка, похожих на два гигантских воздушных змея, были вверены заботам кондуктора багажного вагона. На платформе крупным нервным шагом, размахивая руками, ходил взад-вперед Перикорд; его болезненно-желтое лицо с впалыми щеками слегка порозовело.
– Порядок? – спросил он. Вместо ответа Браун кивнул на свой багаж.
– Я уже уложил в багажный вагон двигатель и фланец. Эй, кондуктор, поосторожней там, механизм очень хрупкий и ценный. Ну, теперь мы можем с легким сердцем отправиться в путь.
В Истборне двигатель погрузились в извозчичью карету, а лопасти уложили наверх. Долгая и утомительная дорога наконец привела их к дому, где хранились ключи, после чего Перикорд и Браун покатили дальше по голым склонам меловых гор Южной Англии. Усадьба, куда они направлялись, представляла собой ничем не примечательное, выбеленное известкой здание с разбросанными там и сям конюшнями и надворными строениями, возвышающимися среди зеленой лощины, отлого спускавшейся с гребня меловых гор. Дом производил унылое, безрадостное впечатление, даже когда в нем жили, а теперь он со своими холодными печными трубами и закрытыми наглухо ставнями выглядев вдвойне печально и мрачно. Хозяин усадьбы высадил небольшую рощу молодых сосен и лиственниц, ветки увяли, и верхушки деревьев уныло поникли вниз. Место было мрачное и неприветливое.
Однако наши изобретатели не склонны были обращать внимание на подобные пустяки. Чем пустыннее место, тем лучше оно подходило их целям. С помощью извозчика они перетащили свой груз по тропинке вниз и сложили его в столовой. Солнце закатилось, когда отдаленный стук колес возвестил, что они остались наконец то одни.
Перикорд рывком открыл ставни, и мягкий предвечерний свет ворвался в комнату сквозь грязные, запыленные окна. Браун вытащил из кармана длинный и острый нож и перерезал бечевку, которой был перевязан брезент. Когда коричневая обертка упала, то под ней обнаружились две большие золотистого цвета металлические лопасти. Он бережно прислонил к стене. Фланец, кулисный механизм и двигатель, в свои черед, были распакованы. Стемнело, прежде чем они управились с делом. Зажгли лампу, керосиновую, двадцатилинейную, и при ее свете два человека продолжали затягивать гайки, ставить заклепки, производя последние приготовления к испытанию.
– Ну, вот и готово, – сказал наконец Браун, отступая назад и оглядывая машину.
Перикорд промолчал, но его лицо осветилось гордостью и надеждой.
– Нам бы надо перекусить слегка, – промолвил Браун, выкладывая провизию, которую он захватил с собой.
– А, после!
– Нет, сейчас, – сказал упрямый механик. – Я сильно проголодался.
Он подошел к столу, застелил часть ее газетой «Монинг стар» и приготовил обильный ужин, пока его компаньон с тревогой в очах нетерпеливо вышагивал взад-вперед, сжимая и разжимая кулаки.
– Ну, – сказал Браун, оборачиваясь и стряхивая крошки с колен на пол, – кто сядет в машину?
– Я, – возбужденно проговорил Перикорд. – То, что мы сегодня сделаем, станет наверняка достоянием истории.
– Но тут есть опасность, – заметил Браун. – Мы же не можем стопроцентно ручаться, как двигатель поведет себя вовремя испытаний.
– Пустое, – возразил Перикорд, отмахиваясь.
– Но какой смысл подвергать себя опасности?
– Так что же тогда? Кому-то из нас все равно придется сесть в машину.
– Совсем не обязательно. Двигатель будет работать ничуть не хуже, если к нему привязать какой-нибудь неодушевленный предмет.
– Что же, верно, – проговорил задумчиво Перикорд.
– В сарае, как я знаю, лежат кирпичи. Вот мешок. Набьем его кирпичами, и пусть он займет наше место.
– Отличная идея. Я не вижу возражений.
– Тогда пошли.
И два человека отвалили от стола, таща с собой различные узлы машины.
Месяц, холодный и ясный, светил им сквозь редкие рваные облака, проносившиеся мимо. Вокруг стояли тишина и спокойствие. Браун с Перикордом немного постояли, прислушиваясь, прежде чем войти в сарай, однако ни звука не донеслось до их ушей, если не считать неясного шепота моря и отдаленного лая собак. Пока Браун набивал мешок кирпичами, Перикорд раз пять прокурсировал в дом и обратно, перетаскивая все, что им могло понадобиться для испытаний.
Когда все было готово, дверь сарая закрыли, лампу поставили на пустой ящик, а мешок с кирпичами положили на двое оказавшихся под рукой козел и затянули вокруг него широкий стальной фланец. Затем, в свой черед, прикрепили к фланцу большие лопасти, провода и металлическую коробку с двигателем. И наконец последним к низу привязала плоский стальной подвесной руль.
– Надо сделать так, чтобы машина летала маленькими кругами, – сказал Перикорд, окидывая взглядом высокие голые стены сарая.
– Подвяжи руль внизу к одному боку, – предложил Браун.
– Вот так. Готово? Тогда нажми кнопку выключателя, и пусть ее летит.
Перикорд наклонился вперед. Его длинное болезненно-желтое лицо подергивалось от нервного возбуждения. Белые жилистые руки метались туда-сюда среди проводов. Браун стоял невозмутимо, осуждающе поглядывая на своего компаньона. Раздался трескучий грохот машины. Огромные желтые крылья конвульсивно дернулись, сделав первый взмах. Потом второй. За ним третий, более плавный и энергичный, с большим размахом. Наконец четвертый поднял в сарае ветер, при пятом мешок с кирпичами слегка оторвался от козел, на шестом он подпрыгнул вверх и свалился бы на пол, если бы не седьмой взмах лопастей, который подхватил его и подбросил высоко в воздух. Медленно поднявшись, машина, тяжело хлопая крыльями, словно какая-то большая неуклюжая птица, полетела по кругу, наполнив сарай гулом и шумом. В неясном желтом свете единственной лампы странно было видеть очертания могучей машины, которая махала крыльями в полумраке, то и дело пересекая узкую полосу света.