Он сделал жест в сторону реки. «Может быть, вам интересно будет посмотреть на Орикон. Смотрите, пока они не разнесли все вокруг. Привет».
Дэвид Эмори, Ответное сообщение СКТ 144799/16
(Получено на «Уинкельмане» 16 июня 2202 года)
Полет домой длился двадцать семь дней и одиннадцать часов. В результате «Уинкельман» отклонился от графика примерно на два дня, что вполне вписывалось в допустимые отклонения от расписания, принятые при гиперпространственных путешествиях.
Во время полета на «Уинкельмане» царил траур. Те, кто настаивал на продолжении поисков в Храмах, поняли, что радость победы – теперь стало возможно расшифровать Линейное письмо «С» – разбавлена заметной порцией горечи и чувства вины. Это особенно было заметно по Генри, пребывавшему в мрачном настроении. Он появлялся на людях, но все видели, что огонь в его глазах погас.
Реакция других в основном выразилась в том, что они с головой ушли в исследование находок и данных, приступив к многолетнему процессу анализа и интерпретации. Для Хатч это убежище было недоступно.
Почти никто не понял, какие отношения связывали Вальда с его давним пилотом. Они считали его смерть только своей потерей и выражали соболезнования лишь членам команды Храма. Капитану корабля предоставили заниматься навигацией.
Момент, когда у Хатч могло возникнуть чувство к Джорджу, ушел. Джордж держался на должном расстоянии и ждал от нее поощряющего сигнала. Но время было не подходящим даже для туманных обещаний на будущее. Возможно, в основе этого лежала ее потребность в трауре или тяжесть, которая давила на нее все это время. Или, может быть, даже боязнь того, что Джордж может связать с ее именем произошедшую катастрофу. Каковы бы ни были причины, она была с ним вежливо равнодушна и обнаружила, что это оказалось вполне уместно. Когда они, наконец, причалили к «Колесу», то устроили поминальный обед в Рэдиссон Лунж. Все произнесли несколько слов и пролили должную порцию слез. Бифштексы очень удались.
Утром первые партии отправились на шаттлах в Атланту, Берлин и Лондон.
Часть третья.
Бета Пасифика
15
Хатч стояла над пропастью и смотрела на звезды и мерцающие кольца Шолы. Сам газовый гигант висел низко в небе за ней.
Окружающее пробуждало чувство тревоги. Совсем иное ощущение, чем когда выходишь на корпус летящего в открытом космосе корабля. При этой мысли она улыбнулась и опустилась на колени, чтобы рассмотреть поближе кромку обрыва.
Странная поверхность, безупречно гладкая, без всяких неровностей, совсем как точно обработанное ребро драгоценного камня.
Это место действительно чуждо человеческому разуму, оно не служит никаким целям и не затрагивает никаких струн души – ни эстетических, ни практических. Но здесь, как и в Оз, есть свое эхо. Позади простиралась отполированная каменная равнина, гладкая, как поверхность пруда. Ее идеальную гладкость лишь слегка портили несколько кратеров и трещин. Границей равнины была вовсе не линия горизонта. Наоборот, на довольно близком расстоянии гладкая поверхность просто исчезала, и человек инстинктивно понимал, что за этим резким краем стена падает вертикально вниз в бесконечность. Со всех сторон Хатч окружало небо, оно было везде, под каким углом ни взгляни – полное огня, света, усеянное полумесяцами. Перед ней был огромный часовой механизм, в котором, следуя своим ритмам, мерно мигали сферы планет и звезды.
Эта картина угнетала. Была зловещей. Отпугивающей. Она сама не знала почему.
Четыре таких объекта вращались вокруг огромной планеты, которую жители Нока называли Спутником. Они все были одинакового размера и некогда находились на равных расстояниях друг от друга. Два из них сильно обуглены.
Обуглены. Опять как в Оз.
Для чего они находятся здесь?
На них не было никаких таинственных символов, подобных тем, что она видела на круглой башне. И все же в их спартанской геометрии было послание, возможно, даже громкий выкрик.
Хатч сняла видеошлем компьютерной системы виртуальной реальности, и тут же включился свет. Она положила шлем на столик рядом с собой и посмотрела на арлингтонское небо.
Deja vu.
«Дорогой Генри!
У меня есть перевод: Прощайте и удачи вам. Ищите нас по свету глаза Хоргона. Хоргон – мистический куракуанский монстр. Но не спрашивайте меня, что все это значит.
В юбилей публикации знаменитого исследования Ричарда Вальда под названием «Память и миф» его родственники и друзья устроили вечер, посвященный его памяти. Он состоялся на вершине холма в Арлингтоне, в том месте, откуда было видно здание Академии. Там был поставлен небольшой павильон. Это было незадолго до Дня Благодарения. Стоял ненастный день – серый, дождливый и такой холодный, что не грела никакая одежда.
Хатч получила приглашение и вначале хотела отказаться. Она не обманывалась показной торжественностью мероприятия, так как слишком хорошо знала, что у всех на уме. Все произошло так недавно и еще слишком болезненно. Может быть, в следующем году она и смогла бы спокойно беседовать о нем, удобно устроившись в кресле. Но сейчас перед глазами все еще стояла беспомощно болтающаяся под шаттлом фигура.
И все же в назначенный день она была здесь. На ней был подаренный им талисман. Спонсоры соорудили на вершине холма небольшую трибуну и установили под елями стол, заваленный сувенирами, археологическими находками и фотографиями. Были там и книги Ричарда, таблички с Пиннэкла, арбалеты с Куракуа и изображения Монументов. В центре – печать Академии, обрамленная цветами ее флага.
И, разумеется, еда в огромных количествах. Все раскланивались со старыми знакомыми и оживленно беседовали. Хатч стояла в сторонке. Она чувствовала себя не в своей тарелке. В полдень высокий мужчина, похожий на Ричарда в молодости, забрался на трибуну и подождал, пока не смолкнет шум.
– Здравствуйте, – обратился он к публике. – Я со многими уже знаком, хотя и не со всеми. Меня зовут Дик Вальд. Я – двоюродный брат Ричарда Вальда. Он бы остался доволен, увидев, как много людей пришли сегодня. И ему было бы приятно, если я вам выражу благодарность. – Он помолчал, глядя поверх толпы. – Ричард часто говорил, что был счастлив в жизни и ему всегда везло с друзьями. О нем обычно ходило много «смертельных» анекдотов. Сегодня здесь так много археологов, что вам тоже придется смириться с их шутками. Вы знаете, как они это делают. Вроде того, что все его дружки умерли по меньшей мере восемьсот лет назад, а говорить он умеет только на мертвых языках. Что ж, смерть входит в круг интересов археолога, но больно, когда она приходит к самому археологу. – Он сделал паузу. Деревья затрепетали под порывом ветра. – Я хотел бы попросить Билла Уинфилда сказать несколько слов. Билл учил Ричарда сумерийскому языку 101.
Присутствующие по очереди вставали и что-нибудь говорили о нем. Благодарили за то, что он поддержал их в начале карьеры и за то, что помогал деньгами, советом или добрым словом. И за то, что был для них примером. Некоторые цитировали любимые страницы из его книг или мысли, которые он высказывал в кругу друзей осенними вечерами на Амити Айленд:
«Разница между историей и археологией такая же, как между выступлениями политиков и разговорами за кофе. Первая – это теория, анализ, порой даже спектакль. Вторая – частица жизни.