Прекрасная игра — Футбол — никогда не приживется здесь, потому что порочный круг капиталистического спроса и предложения, поставщики — ТВ — никогда не захотят стимулировать спрос, поскольку футбол не оставляет телекомпаниям возможностей для многочисленных рекламных пауз. Следовательно, меньше дохода от рекламы. Не только поэтому, но также потому, что американцы — худшие футболисты в мире. Поэтому американцы, ограниченные, как и во всем прочем, довольствуются тем, что провозгласили свои команды «чемпионами мира» в скучнейшем спорте, в который больше никто в мире не хочет играть. В то время как все остальные заняты настоящим футболом.
Американцы, которых футбол не интересует, тем не менее интересуются историями о связанном с футболом насилии, полагая, что ни один матч не обходится без кровавой бойни в перерыве.
Феномен насилия среди футбольных болельщиков интересен, поскольку выявляет двойные стандарты и непонимание, которое имеет место даже в самом передовом обществе. С одной стороны, мальчиков воспитывают в духе патриотизма, соревновательности, агрессивности, гражданской гордости и уважения традиций и вовлекают в приятное времяпрепровождение со своими сверстниками. Они отождествляют себя с местным футбольным клубом и тратят время и деньги на его «поддержку». Выбор слов здесь важен. Люди говорящие, что они поддерживают футбольные клубы, не ходят смотреть матчи. (В самом деле, мне всегда становится скучно, если я смотрю игру команд, которые меня не интересуют). Как правило, субботы они проводят в окружении полиции, или сидя в участке, их поливают водой, с ними обращаются хуже, чем с животными, в то время как все их дремлющие, привитые им с детства убеждения выливаются в безумие из-за того, что происходит на площадке и в толпе вокруг них. Хотя некоторые из них демонстрируют худшие проявления мачизма рабочего класса, в целом это никого не удивляет, поскольку они применяют на практике принципы, внушенные им в юности. Ошибочно защищая честь какой-либо общей одинаковости тождественности, будь то клуб, страна или соседство. Модель Виртуальной Реальности.
Хотя большинство из нас перерастают подобные концепции и проистекающие вследствие них действия (да, я был футбольным хулиганом!), но некоторые — нет. Полиция, которой спонсоры и футбольные клубы платят огромные деньги для обеспечения безопасности публики, безнадежно плохо справляется со своей работой (их активно порицали и за несчастья на «Эйзеле», и в Хиллсборо, но так ни разу и не призвали к ответу), а затем жалуется Правительству на скверных мальчишек на футбольных матчах. Газеты, жаждущие сенсаций, в каждом номере подогревают лицемерные чувства «участия». Авторитеты качают головой, а политики соперничают друг с другом в борьбе за то, чтобы продемонстрировать свою реакцию на «проблему». Проблема придумана Полицией, новостными СМИ и самими политиками. Каждый должным образом «реагирует» на «проблему», а в итоге страдают только футбольные клубы и, что более важно, сами фанаты. Когда новостные СМИ фокусируются на интересах любого меньшинства, плохо скрываемое предубеждение большинства производит впечатление дешевого дерева под оцарапанной полировкой. Если на кого-то напали или изнасиловали в лондонской подземке, никто ведь не призывает закрыть метро или оштрафовать метрополитен. Но до сих пор из-за тупого, подчиненного прессе менталитета Великобританской Публики, если кого-то, к несчастью, ранят на футбольном стадионе, занудные политики из среднего класса и их тупые, так называемые, избиратели визжат, что стадионы должны быть закрыты.
Некоторые люди в британской футбольной среде дерутся, потому что от них этого ждут. Люди на американских футбольных стадионах не дерутся, потому что этого от них никто не ждет. Жестокая, но практичная порода, американцы дерутся только за деньги. Американский взгляд на британское футбольное насилие неправилен и извращен.
Вот мнение, обобщенное тупым, профессиональным «полемистом» П. Д. О'Рурком, который заявил, например, что паром «The Herald of Free Enterprise» был перевернут мародерствующими болельщиками «Ливерпуль Юнайтед» (sic!) «для забавы». Это, разумеется, полная чушь; выступая с позиции свинского невежества, О'Рурк, по-видимому, перепутал затонувший паром с трагедией на стадионе «Эйзель».
До тех пор, пока людей будут побуждать собираться в группировки, клубы, страны и быть готовыми применять физическое насилие, чтобы защитить пространство, деятельность и догмы таких группировок, лидеры Общества будут недоверчиво всплескивать руками всякий раз, когда какому-нибудь несчастному разобьют нос или ударят ножом в огромной толпе взбудораженной молодежи.
Ответ как на футбольное насилие, так и на социальное насилие в целом — попытаться понять, что же на самом деле происходит, и перестать говорить детям, что драться и убивать — это правильно, если твоя группа считает себя правой.
Громкоголосые интеллектуалы, которые не ходят на футбольные матчи или в кантри-энд-вестерн клубы, но предпочитают символические культурные занятия, виновны в том, что помещают Высокую Культуру в контекст, отрывающий ее от повседневной жизни. Но, несмотря на склонность людей к обособлению и запрограмированности, Культура — не вотчина «счастливой шайки», смотрящей Би-Би-Си 2 после девяти часов вечера, точно так же, как Спорт — необязательно должен ассоциироваться с мужиками в розовых балахонах «Le Coq Sportiff» и колечками на мизинцах, ошивающихся в барах «Л.У.Т».
В Чикаго нет таких различий. Концепция «Разделяй и Властвуй» не столь очевидна в Америке, где на спортивные мероприятия ходят все, и в то же время почти все принимают искусство за дар свыше. Как и спорт, искусство в Америке считается очень важным.
Мы встречаемся с черной девушкой, которая ведет меня в местный хаус-клуб. Здесь нет кислотной и световой энергии в отличие от подобных мероприятий в Британии. Чикаго — дом хаус-музыки, но здесь, кажется, ей не хватает индивидуальности, энергии и страстности, которую ты находишь на рейвах дома. Как и рок, и поп-музыку, британцы украли хаус. Сперва они пытались его копировать, получалось плохо, поэтому они изобрели его заново для своих нужд и весьма преуспели в этом. Но я разочарован.
Здесь нет никаких наркотиков, которые обычно бывают в таких местах, моя подруга говорит мне, когда Чикаго очистило весь округ «Золотого Берега», и всякий, у кого найдут хотя бы чуть-чуть героина или травы, подвергается аресту и заключению за употребление наркотиков. В результате — мили и мили безопасных, скучных улиц и хаус-клубы, в которых люди больше напиваются и позерствуют, чем танцуют. Хотя, может быть, так дело обстоит только в этом конкретном клубе.
Люди узнают, что я англичанин, поэтому мне покупают выпивку те, у кого есть друзья в Старой Стране («Передай привет Бобу из Лондона». «А он из какой части Лондона?!» «Из Маргейта, Боб говорил мне, что это в Ист-Энде».).
Подходит ди-джей и спрашивает меня, кто сейчас считается самым крутым в Англии. Я называю несколько имен и, к моему удивлению, он наслышан о них всех. Мой новый друг знакомит меня с «Мальчиками». Заведение принадлежит Мальчикам. Они все похожи на чикагских мафиози или на «Чикагских медведей»; лоснящиеся серые костюмы, кричащие галстуки и золотые браслеты. Один из них мимоходом сообщает мне, что позавчера ему пришлось обезоружить сотрудницу одного ювелирного магазина, потому что она пыталась выставить его вон с помощью 45-го калибра. Я с пониманием качаю головой, в наши дни не добьешься хорошего сервиса. Они жмут мне руку и говорят, что Лондон — лучший город на земле. Я тактично вру и говорю, что Чикаго намного лучше, они угощают меня за счет заведения. Порции водки увеличиваются в три раза. О, боже, я начинаю ощущать себя всемогущим. Иногда, когда напиваешься, тебе становится хорошо. Ты не бываешь скучным и сам не скучаешь. Ты всегда прав.
Я пялюсь на танцпол. Как и в Англии, он построен согласно эксплутационным характеристикам рынка для скота. В таких местах, как это, как и на спортивном стадионе, с человека слетает тонкий налет цивилизации. Животные отплясываю с животными, покачивая тем, потряхивая этим. Я иду как динозавр. Я смотрю сквозь мелькающие всполохи света, отражающиеся на стенах, и вижу, что какой-то парень смотрит на меня. Эй! Я показываю, понял. Я знаю этого парня! Он думает, что он — это я. Тот, которого я вышвырнул, когда мне было года четыре или пять, поняв, что его нельзя показывать людям.