Чтобы обнаружить худшую разновидность богача, нам достаточно поглядеть через дорогу от отеля «Плаза», на башню Трампа. Трамп — образец человека, разбогатевшего в 70-е. Как Роберт Максвел в Англии, он, несомненно, довольно опасный человек, поскольку все, что он покупает, строит или прикасается, превращается в дерьмо с монограммой. Трамп то, Трамп се. Несмотря на его довольно широко разрекламированные денежные затруднения (он потерял свой последний миллиард), последнее приобретение — прекрасный отель в стиле арт-деко «Барбазон Плаза», который, как он сказал, намеревается разнести в клочья и превратить в квартал пошлых эксклюзивных кондоминиумов. В FAQ игрушечном магазине «Шварц» (ставшем всемирно знаменитым благодаря Тому Хэнксу, который играл там на пианино в фильме «Большой») по соседству вы можете купить даже «Настольную игру Трампа», на которой напечатан портрет великого человека и его слоган, который обобщает многое о человеке и городе. «Не победа или поражение, а только победа».
Манхэттен — не просто символ преклонение перед капитализмом, как любят говорить. Манхэттен — это капитализм во плоти, бетоне и стали. Эти пересеченные улицы, нанесенные незримой рукой Рисовальщика бога, олицетворение капиталистической коммуникации. Огромная монтажная плата, гудящая от информации и доходов. Когда ты понимаешь это, то осознаешь, что этот город построен не для людей, но для быстрой транспортировки грузов и товаров, для ловкого гладкого перетекания денег и услуг по городским артериям, капиллярам и венам. Городской пейзаж здесь — смесь Ван дер Рое с Альбертом Шпеером, испещренный символами; власть, свобода, желание. Иллюзии капиталистической демократии, где каждая вывеска кричит «Купи Меня» и, когда нью-йоркцы покупают, они чувствуют себя свободными. Свобода выбирать, свобода тратить, свобода покупать.
В сознании вдруг всплывает другая вывеска, над воротами в конце лиственной аллеи в Польше. Аушвиц. Здесь работа действительно освобождает. Если стремление к свободе — это свобода проводить время в праздности, свободное время выбирать, что купить, какой канал ТВ смотреть, какой галстук надеть, в какой ресторан сходить. В демократической рыночной экономике, давление, чтобы испытать твою свободу и выбрать, что потреблять. Контролируемый выбор между предметами, которые, как картины, всего лишь предметы. Не богатый выбор, на самом деле.
В Нью-Йорке все выглядит чудесно. Многие улицы кажутся заманчивыми, но по большей части это тупики. Это лузеры, которые, согласно трамповской все-американской философии, никто. Люди, тем не менее, продолжают верить, несмотря ни на что, потому что американская культура основана практически исключительно на стремлении к успеху, материалистическом стиле жизни, на «движении куда-то». Но никогда не прибывая в пункт назначения.
Когда ты обходишь тела спящие, гадящие, умирающие вокруг тебя на тротуаре, ты обнаруживаешь, что для того, чтобы выжить здесь, не сгибаясь под чувством вины, приходится убеждать себя, что бездельники, пьяницы и наркоманы эстетически подходят Нью-Йорку. Глупый никчемный либеральный комплекс вины не заходит, однако, настолько далеко, чтобы раздавать четвертаки направо и налево. И уже через день ты начинаешь говорить самым стойким нищим, которые тащутся за тобой с протянутой рукой — Да пошел ты. Интересно, что здесь, в городе более «европейском», чем любые другие города в Штатах, за исключением может быть Бостона, ты замечаешь столько нищеты.
В Танжере ты можешь идти по переулкам, отстранившись от сцен нищеты и лишений. Там, когда ты жаришься под северо-африканским солнцем и грезишь о Поле Боулзе и трубах «Джеджуки», тебе кажется, что ты идешь сквозь нереальные библейские декорации, случайный пришелец, заброшенный в место и время, где так мало ориентиров. Нет отражений. Подсознательно, ты ощущаешь дистанцию, относишься свысока к людям, тянущим к тебе мозолистые черные руки из-под джеллаб и покрывал. В Нью-Йорке это нелегко. Не только из-за крайностей проявления богатства и бедности. Но потому что эти люди — продукт нашего мира, нашего времени. Нет дистанции. Нет разницы в культуре и времени. Они — не пустынные кочевники, повергнутые в культурный шок и не народы, умирающие от голода из-за набегов саранчи или засухи, это Американцы Двадцатого Века, которые просто потерпели неудачу в системе, созданной другими Американцами Двадцатого Века. Эта система ксерокопирована строчка за строчкой в Британии. Сцены ужасающей нищеты становятся страшнее всякий раз, когда я попадаю в этот город.
В 1982 году я во второй раз побывал в Нью-Йорке, на этот раз поездку оплачивали «RCA Records». Город, который я обнаружил тогда в устье Гудзона, теперь можно лицезреть на берегах Темзы. Приговор, вынесенный Гербертом Уэллсом Лос-Анджелесу, кажется актуальным для современного Нью-Йорка. «Я видел будущее. И оно ужасно». По части мусора, граффити, наркотиков, нищеты, воровства, урбанистического упадка, Лондон ныне переживает то, через что прошел Нью-Йорк в 1982 году.
Нью-Йоркцы, похоже, живут в заблуждении, что это единственный город на земле с мусором, тараканами, грызунами и прочими общими проблемами, связанным с большими городами. Но по части грубости, пьянства, безумной конкуренции, бездомности, проблем транспорта, наркомании, плохого отношения, нищеты и атмосферы беспричинного насилия, Лондон уже превзошел Нью-Йорк 1982 года. Если тэтчеристская философия американизации Британии будет развиваться, к концу девяностых наша столица, которую многие американцы до сих пор считают самым культурным местом на Земле, дорого за это заплатит. Биографы-подхалимы Тэтчер без сомнения возложат ответственность за это на импортеров крэка и амфетаминов, или порнографов, или профсоюзы, или гомосексуалов, или на так называемых левых интеллектуалов (или какие козлы отпущения будут в моде на тот момент). Но на самом деле, это ее близорукая философия уничтожает город, переживший бомбежки международного фашизма, армии Филиппа, Наполеона и Джока Стейна. Приезжая в Нью-Йорк, теперь ты можешь ощутить запах будущего Лондона, и по большей части воняет он как футуристический погребальный костер.
Неудивительно, что эта пышная, гротескная банановая республика — художественная столица Мира. Самое ценное преимущество современного развитого общества — свободное время — заполняется здесь, в Нью-Йорке изобилием Развлечений. Как говорил самый знаменитый арт-двигатель Манхэттена: «Искусство — это развлечение». А в Нью-Йорке развлечение — это деньги. Вот и все.
«Образы, что некогда вызывали содрогание и оскорбления, застыли здесь в невинной неподвижности тишины, каждый отметив точку, где многие ошибки утратили свою уникальность. И новизна была утрачена».
Бродяги не допускаются в порождение пьяной фантазии Райта — Гугенхейм или Метрополитен или Музей Современного Искусства. Ни даже в маленькие, подчас оживленные галереи вокруг СоХо, где благопристойные мужчины и женщины пишут маслом или акрилом в стиле этого злобного разбрызгивателя красок, Джексона Поллока, или хорошего, но переоцененного колориста Марка Ротко. Где многое происходит, но мало что случается.
Вокруг полноводного Гринвич-Виллиджа можно встретить множество серьезного вида молодежи, покрытых гормональными прыщами, в кроссовках «Рибок», широченных анорках и «левайсах», обтягивающих жирные задницы, но не Эбби Хоффмана, не нового Аллена Гинзберга. Ни даже Лу Рида, стоящего на углу, завывая о том, как ужасно гламурно иметь проблемы с наркотиками, чем он занимался в начале 70-х, до того, как начали умирать его друзья. Возможно, я плохо искал, но ощущение социальной революции, ощущения скрытых утопических тенденций, являющихся признаком большинства авангардных художественных форм и эволюционных культур — как дада или панк — кажется больше не существуют здесь, среди студентов, бренчащих на своих двенадцатиструнных акустических гитарах в парке Вашингтон-Сквер (почти неописуемое место, в миллионе миль от Генри Джеймса или босоногого Роберта Редфорда).