Фото: Пи-Пи-Пи-Орридж (фото Стива МакНиколаса)
Эта защита невежества заявляет о себе различными способами. От угроз смерти и крысиного яда, подброшенного в семейный почтовый ящик Пи-Орриджей, до умышленного представления в ложном свете Psychic TV и Храма в СМИ. Телестанции препятствуют тем, кто хочет подробно рассказать об этом явлении (так LWT отказала Бену Элтону, который предложил идею 60-минутного специального фильма о Храме «К югу от Уотфорда») или наказывают тех, кто пытается правдиво его представить (испанская компания TVE уволила создателей шоу искусств «La Edad de Oro» после того, как они показали специальную программу, посвященную PTV, увиденную 14 миллионами зрителей. Многие, после просмотра программы, направили жалобы в телекомпанию). Представители звукозаписи горячо относятся к группе в первую минуту и становятся крайне холодны в следующую (контракты явно отклоняются на уровне правления). Паранойя вокруг PTV не прибавляет доверия к свидетельствам подавления, но эти инциденты широко, совершенно бесстыдно освещаются на страницах Музыкальной Прессы и модных ширпотребных журналов. Они, со своими удивительно переменчивыми, цензурными и лицемерными репортажами, — главные виновники в раскручивании этой паранойи.
Юные, необученные репортеришки (едва вылетев из гнезда) легко попадают под влияние чувства опасности и теряют свою личность, так что в обманчивом «Поп»-мире реальность становится мишенью, в которую можно вонзить ядовитое перо и создать себе на этом имя. Это еще можно простить. Непростительно другое — создание атмосферы, в которой все новое и, возможно, серьезное автоматически подвергается осмеянию, где наносной цинизм почитается важнее исследования, где «стиль» превалирует над смыслом.
Хотя Пи-Орридж вызвал появление огромного количества дезинформации и полных ненависти репортажей (зачастую сочиненных самыми «либеральными» журналистами), в целом, за последние несколько лет, ситуация несколько улучшилась. Дженезис теперь появляется либо для того, чтобы поиздеваться над интервьюерами с карточками Национального союза журналистов и скармливает им сенсационную чушь, о которой они втайне и мечтают, сдобренную саркастическим юмором, который зачастую воспринимается так же тупо, как и их писания; либо он использует противоположный ход и становится до отвращения милым и здравомыслящим, разыгрывая сцены домашнего благоденствия с чаепитием, дочками и собакой.
«Это очень разочаровывает», — говорит Пи-Орридж, дуя на свой чай. «Приходишь к тому, что просто уже не хочешь иметь ничего общего с большой частью этого общества. Потому что общество сейчас, по-видимому, существует исключительно в пространстве СМИ. А СМИ в наши дни, как правило, крайне пошлые, интеллектуально ущербные и ни на что не способные».
После первоначального шока от взрывного дебюта группы в 1988-м, репортажи о PTV — будучи совершенно безобидными — становились все более позитивными. Пи-Орридж пользуется большим уважением в некоторых модных, стильных кругах (несмотря на то, что очень немногие из этих же людей понимают, чем он в действительности занимается), точно система теперь пытается бессознательно впитать его и его группу в свою антисептическую пустоту — вместе с чаем и симпатией — как это произошло с «Crass» (возможно единственная британская группа за последнее десятилетие, представлявшая собой определенную реальную угрозу). Журналисты любят флиртовать с группами и индивидами, которых они воспринимают как «угрозу» (отсюда, например, одержимость Ника Кента Китом Ричардсом из «Stones»), чтобы убедиться в отсутствии у них каких-либо серьезных намерений. Но группы, способные на более серьезные провокации, чем плевки в детей-инвалидов или блевание в залах аэропорта, либо игнорируют, либо стремятся сделать безопасными. В мире, где никто не помнит, о чем ты писал на прошлой неделе, так или иначе это, возможно, ничего не значит, но Пи-Орридж, проведший большую часть своей жизни на глазах у публики, непревзойденный мастер в подобных играх со СМИ, он прекрасно осведомлен об иронии, присущей нынешнему, зачастую вполне позитивному, общению СМИ с Храмом.
Ирония в том, что Храм действительно делает некоторые вещи, за которые подозрительная пресса его ненавидит. Однако, делает он отнюдь не по тем причинам, которые приписывает ему, или которые способна понять пресса, и делает это, как мы можем понять, ответственно, исследовательски, что неслыханно в безответственном тусовочном Поп-микромире.
Все же, учитывая степень непонимания, дезинформации и откровенной жестокости, которыми отмечены репортажи о PTV, Храме и его ранней группе «Throbbing Gristle», неудивительно, что люди абсолютно не понимают Пи-Орриджа. Возможно, еще одна причина этого — то, что единственная константа, проходящая через всю его жизнь и творчество — это постоянное движение, изменение. В системе, основанной на анти-догматизме, активном изучении, наблюдении и стремлении избегать формул, вряд ли могло быть иначе. А значит, невозможно составить окончательное мнение, сделать вывод, полностью согласиться или подписаться под моделью жизни, предлагаемой Пи-Орриджем или «присоединиться» к его запутанному, противоречивому культу. И так, разумеется, и должно быть, если племенная, основанная на вере, система Контроля должна быть субъективно воспринята и уничтожена.
Фото: Перфоманс «Coum Tranmissions»
Храм — это движение, сочетающее несколько систем ценностей, которые нелегко гармонизировать. Например, с одной стороны он демонстрирует безжалостность, стремится к конфликту; с другой — он поощряет чистую литературу, философию и искусство. Как говорил Бертран Рассел, это поверхностное противоречие не всегда ошибочно. В точности таковы, собственно, были ценности, сосуществовавшие в итальянском Возрождении: так, например, Папы платили наемникам и устраивали войны, в то же время проповедовали мир и давали работу Микеланджело; сейчас это нашло воплощение в таких личностях, как Папа Пи-Орридж. Человек, переставший носить «светские» собачьи ошейники, наряду с этим не следящий за тем, что он думает о чем-то вроде искусства и общественного движения.
Сам Храм базируется именно на таком явном парадоксе. Его идеи не могут быть представлены в догматической манере, но в то же время он должен выражать себя так, чтобы его поняли люди. Поэтому его методы и терминология принимают форму иллюстраций, заимствуя составляющие у религиозных и политических групп и их средств информации для того, чтобы исследовать последствия их ограничений. Этот двойной блеф способствует тому, что эти средства используются Храмом для распространения собственной пропаганды.
Сам Пи-Орридж должен избегать культового поклонения и ловушек «лидерства», появлению которых способствуют его несомненные обаяние и ум. Иначе он рискует поддержать «последователей», которые будут счастливы отказаться от ответственности за собственные жизни и тем самым свести на нет то, что считается истинными задачами Храма. Он знает, что ступает по тонкому льду теории, но, оказавшись в фокусе внимания, не станет отказываться от возможности засветиться. Впрочем, тем не менее, он далек от того, чтобы быть звездой.
Звезды недоступны. Они недосягаемы, за исключением глянцевых реклам и кратких вспышек активности на пластике или целлулоиде. Немногие из них так последовательно занимаются самоуничижением или осуждают собственную глупость, как это делает Пи-Орридж, и кому доводилось слышать о звезде, говорящей на одном дыхании, что она — «неинтересна», и тут же предлагающей людям, которые пришли на ее шоу, продавать ее бутлеги?
Бесчисленные гектары газетных полос были посвящены Пи-Орриджу, уделяя особое внимание его «странностям» и образам, его разочарованности в обществе с раннего возраста и его удивительно запутанным ответам на сложившееся положение. Но в немногих статьях эта разочарованность получила объяснение или определение, равно как и родственное ей чувство изолированности, которое для многих личностей могло бы вылиться в преступную жизнь или социальную неприкаянность.
Модели поведения и образ мыслей создаются не только внешними силами, но и внутренними. Мы все — продукт ограничений, но мы также продукт химического равновесия внутри нашего тела. Пробирка Джена содержит блестящий дисбаланс.