ДЖОРДЖ: Стоит вспомнить о многих людях, умерших из-за того, что он не одобряет использование презервативов, от СПИДа, который возможно вскоре станет главным убийцей в мире. В Южной Америке люди каждый день заражаются ВИЧ, потому что они католики.
ГИЛБЕРТ: Этот немец писал, как тяжело сейчас в Германии со всеми этими основами морали.
ДЖОРДЖ: Нео-нацисты.
RE: Эта новая мораль вызывает беспокойство, в частности, в Америке. Это из-за СПИДа.
ГИЛБЕРТ: Да, это предлог.
ДЖОРДЖ: Должно быть, это давняя мечта религиозных фанатиков. Осуществление всех их надежд. Они все такие. Все эти интеллигентные люди в душе фанатики. Можете себе представить, «Таймс», который последние двадцать лет был трибуной либеральных идей, обсуждает, есть ли связь между ВИЧ и СПИД. Крайне безответственно.
Этим журналистам следовало бы побывать в ВИЧ-клинике, которую я посещаю и увидеть, как угасают ВИЧ-инфицированные пациенты. Заразившись ВИЧ в Лондоне в начале восьмидесятых, за последние два года я потерял двадцать пять килограмм, переболел многим инфекционными заболеваниями и постоянно попадал в госпиталь, а сейчас я временно прикован к инвалидному креслу, потому что вирус атакует мое тело. Я лежу, сгорая на костре фанатиков, но мы должны бороться с этими безумцами и этим гребанным вирусом до последнего в этой публикации, поддерживая новые идеи, новые концепции и новые, мирные пути существования, предлагаемые Гилбертом и Джорджем.
ДЖОРДЖ: Мы проводили выставки, посвященные СПИД, потому что многие наши друзья умерли. И это изменило мнение некоторых критиков о нас. До этого они ничего не видели. В первый раз они начали что-то понимать. На это ушло много времени.
Их прошлое мало значит для их теперешнего искусства, поскольку они отдали свои личности, свои истории своему искусству. Все, что они делают, посвящено художественному процессу, который охватывает каждое действие. Каждая секунду, каждое движение. Гилберт и Джордж — живые скульптуры, 24 часа в сутки, каждый день. Мы все — художники, создающие мгновения страдания и красоты, проживая свою жизнь. Мы встаем, умываемся, одеваемся, идем и выполняем какую-то работу, едим, испражняемся, напиваемся, и в этом находим и познаем чудо бытия.
Бытие Джорджа началось в доках Плимута 8-го января 1942 года. «Вонючие нацисты», бомбившие город, превратили его в ад, столь ужасный, что в окнах ювелирных магазинов плавились драгоценности, и ручейки серебра и золота стекали с витрин на улицы. Плимут был шестым по величине городом в Англии, но многие бежавшие оттуда больше в него не вернулись: во время бомбардировки мать Джорджа везла его на автобусе в неосвещенный пригород, затем пробиралась по темной сельской местности в поисках убежища. Он не знает своего отца, он выследил его однажды в деревне, в Девоне. Подойдя к мужчине в пабе, он спросил, могут ли они поговорить в другом месте. Джордж спросил десять раз, но мужчина сдался только после того, как он сказал ему: «меня зовут Джордж, по-моему, я ваш сын». Больше они не виделись. Посещая Дартингтон, Джордж совершенствовался в Школе Искусств Святого Мартина в 1967 году, где он и встретил Гилберта.
ДЖОРДЖ: Мы не планировали работать вместе, люди просто решили, что мы это делаем. Это пришло помимо нас.
Гилберт родился в итальянских Доломитовых Альпах, к северу от Венеции. «С четырехлетнего возраста я содержал себя сам», говорит он, не вдаваясь в подробности. Изучал искусство в Мюнхене, Австрии и Италии, перебрался в Англию, чтобы поступить в самую прогрессивную по тем временам художественную школу в мире. Он прожил в Англии так долго, что теперь считает себя английским джентльменом, несмотря на то, что у него сохранился иностранный акцент.
В колледже, под влиянием Брюса Маклина, они занялись перфомансом и почтовыми открытками. Их, напоминавшее Флексус, почтовое искусство состояло из коллажей с отпечатанными на них изречениями, такими как, например, это «Всю жизнь я тебе ничего не давал, а ты все еще просишь большего», а так же приглашениями на мероприятия. Плюс, конечно же, издание ограниченным тиражом книги, «Мрачная тень» с веселыми школьными картинками — фотографиями парочки с табличками на шее — «Джордж — дерьмо» и «Гилберт — пизда». Но лишь по окончании колледжа их осенила идея Живых Скульптур.
Искусство не ограничивается галереями, оно становится ими, а они становятся им, жертвуя своими личными особенностями (если не личностями) во имя искусства, это было революционное деяние, незамеченное критиками, но их за это запомнили надолго.
Искусство наследует «нормальной» жизни, от которой они стараются держаться подальше. Они встают в 6 утра, моются, надевают поверх костюмов спецодежду и отправляются в студию, чтобы полностью погрузиться в работу. В 11.00 они завтракают в кафе на рынке через дорогу, а в 12.00 снова возвращаются к работе, и зачастую работают до самой ночи. Они редко прибегают к чьей-то помощи, предпочитая работать вдвоем в студии, где есть подиум, осветительное и фотографическое оборудование и ряды банок с краской, все помеченные — «Голубой», «Небесно-голубой» и так далее, рядом с каждой банкой — пара резиновых перчаток. В их собрании фотографий свыше 70 000 изображений, с которыми они работают, но для каждого нового проекта они используют новые изображения.
Технический трюк — создание шестидесятифутовых фото-монтажей в сорокафутовой студии, гигантских увеличенных фотографий, витражей и пытаясь представить себе, как все это будет сочетаться, невероятно, ошеломляюще. Поэтому спустя месяцы, когда проект завершен, они отправляются пьянствовать в винные бары и рестораны Лондона. Им нравились ранние панковские клубы, такие как «Блиц» в конце семидесятых. Их избивали сомнительные личности, арестовывали за пьянство и беспорядки. Они очень гадкие мальчики.
Чтобы дать вам представление об их озорном чувстве юмора — Дженезис Пи-Орридж в Лос-Анджелесе рассказал мне историю о том, как в семидесятые он и Г&Д были на фестивале перфоманса в Италии. Дженезис, Г&Д и женщина с ребенком ехали в лифте в отеле, в котором они остановились. Ребенок громко кричал, и Гилберт бесстрастным голосом сказал Джорджу — что за мерзкий субъект. Джордж ответил своим роскошным, столь же невозмутимым голосом: «Да, омерзительный. Давай его съедим?». Женщина выскочила из лифта на следующем этаже.
В конце шестидесятых Г&Д покинули колледж и решили превратить в искусство самих себя. Не просто создав себе имидж, как Уорхол, Дали, Бойс, а позднее — Джефф Кунс, но став круглосуточно функционирующими произведениями искусства.
RE: Можно ли период «Живых Скульптур» назвать декларацией того, что вся жизнь — искусство?
ДЖОРДЖ: Отчасти, да. А отчасти это связано с тем, что у нас больше ничего не было. Мы ушли из колледжа, денег у нас не было. Каждый студент, который был паинькой, стремился обзавестись мастерской или получить преподавательскую работу. Мы знали, что никогда так не сможем. Нас уже подвергли дискриминации. Мы поняли, что все, что у нас есть — это мы сами, поэтому мы подумали, что это и должно стать искусством. Это была магия.
ГИЛБЕРТ: Мы ненавидели формализм.
ДЖОРДЖ: Все эти линии, квадратики, кружочки.
RE: Вы отправились на прогулку в Гайд-Парк и засняли это, сравнив с «Прогулкой по Луне», предпринятой тогда НАСА. [Люди частенько не понимают, что творчество Г&Д невероятно веселое].
ПОЮЩАЯ СКУЛЬПТУРА
Они прославились со своей «Поющей скульптурой» — оба Г&Д либо сидели на подиуме, либо их привязывали к стенам галереи, иногда они двигались под аккомпанемент песни эпохи Великой Депрессии Фланагана и Алленса про двух бродяг, спящих под платформой станции Чаринг-Кросс в центральном Лондоне. Слова были подходящими:
Некоторые перфомансы длились по 8 часов, «шоу» стало хитом в Лондоне, Нью-Йорке и по всей Европе.
ДЖОРДЖ: Это была демократическая идея. Мы подумали, что можем стать искусством и художниками без профессий.
Используя себя в качестве предметов искусства, они приглашали зрителей на встречу в Бромли, чтобы они могли посмотреть, как Гилберт и Джордж обедают со своим другом Дэвидом Хокни. Они, как сами утверждают, в искусстве являются эквивалентом мертвого зайца Йозефа Бойса.
RE: Почему вы так часто используете себя в своих творениях?