ГИЛБЕРТ: Английское кино — плохое.
ДЖОРДЖ: Это невероятнейшая чушь. Болезнь. Страсть к негативу.
Мы перемещаемся на задний двор, пьем теплое «шардоне», Джордж возбужденно зовет меня в студию. «Саймон, иди, посмотри на это!» Мне показывают пробные отпечатки фотографий и дают лупу. То, что я вижу, оказывается человеческим дерьмом. Джордж полон энтузиазма. «Хорошая форма, верно? Фантастика!». Я киваю, он не шутит.
Дерьмо и многое другое, все это части следующего проекта Г&Д, изящно названного «Летающее дерьмо», образцы которого впервые опубликованы в этой книге. Дерьмо, в конце концов, великий уравнитель всех рас и всех классов.
ГИЛБЕРТ: Мы были ужасно оскорблены, когда люди спрашивали нас, используем ли мы собачье дерьмо в своей работе. Это все наше собственное!
Время уходить. Я оставляю странную пару наедине с их жизнью, поняв, что Гилберт и Джордж — два самых любезных, удивительно добрых и веселых человека, которых я когда-либо встречал, с озорным чувством юмора, позволяющим гораздо глубже понять их мерзкое, темное, позорное искусство и утопический взгляд на будущее искусства и общества, который мы все можем принять: Искусство, вырастающее из опыта реальной жизни, культура — общая для всех цветов и мировоззрений, жизнь в мире не скованном религией и нетерпимостью.
Мире Гилберта и Джорджа.
Это мир
Это наш конец
Это наш мир
И это конец
ЧУМНОЙ ДВОР
АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ
В тени Долины Смерти смущенный, сбитый с толку, пьяный и потерянный бродит Саймон Дуйар и разглагольствует о доме нечестивой троицы, об истинном царстве Искусства, Коммерции, Религии — Альтернативных Штатах Америки. Не столько Апокалипсис нынешний, сколь апокалипсис грядущий…
«ВАС ЖДЕТ САМЫЙ ВОЛНУЮЩИЙ ОПЫТ В ВАШЕЙ ЖИЗНИ», гласит табличка в шумном фойе Голливудского музея восковых фигур. Я пытаюсь унять легкую дрожь. Ничего другого. «Это будет самый волнующий опыт в моей жизни», думаю я. В «Путешествиях в гиперреальности» итальянский профессор семиотики Умберто Эко, посетив это место, назвал его одной из многочисленных американских «Крепостей одиночества», где Супермен (из округа Колумбия, не ницшеанский) уединяется для медитации. Сейчас, тем не менее, он переполнен испуганными детьми и японскими туристами.
Осмотр выставки занимает примерно двадцать пять минут, двадцать пять минут посетитель пялится на знаменитостей и исторических личностей, в основном узнаваемых благодаря табличкам с надписями. Железный Майк Тайсон, Кроккет и Таббз, пара английских Дэвидов — Нивен и Боуи — четыре груди — Мерилин Монро и «Вампайра», Мейла Нурми.
Наркоман-Франкенштейн Бела Лугоши, не подозревающий, что он стал героем единственной хорошей песни «Bauhaus» и посмертно снялся в невероятном плохом фильме Эдварда Д. Вуда «План 9 из космоса», единственный персонаж, который, кажется, выиграл от превращения в восковую фигуру, он здесь выглядит куда более розовощеким, чем был в реальной жизни. Но у всех кукол, вплоть до самого почитаемого ханжи, Авраама Линкольна, одинаковые стеклянные глаза, тени и блестящие нейлоновые волосы. Внезапно музей кажется совершенно опустевшим.
Капитан Джейм. Т. Кирк сквозь сумрак пялится на экипаж злополучного космического корабля «Челленджер». Верные «треккис» приходят сюда как на молитву. Восковой Леонард Нимой сидит с невозмутимым видом, шелковый пижамный верх, черные лыжные штаны и остроконечные уши (интересно, из чего они сделаны?) являют его нам в образе персонажа из «Стар-трек». Вымышленный мистер Спок куда более знаменит, чем телеактер Леонард Нимой, и более знаменит, чем мертвый экипаж «Челленджера», это означает, что он занимает лучшее, более освещенное, место. Спок здесь более реален, чем они. Даже если бы ни Спок, ни экипаж шаттла не существовали только в виде крошечных изображений на целлулоиде и неподвижных трехмерных форм восковых фигур: они реальны в сознании и памяти зрителя. Более реальны, чем «реальность», потому что реальности не существует, а они, так или иначе, здесь. В сознании.
Иллюстрация: «Тайная вечеря»
Мертвый экипаж шаттла, теперь героические иконы американцев, «отдавшие жизнь исследованию космоса», несмотря на то, что умерли они, так и не достигнув цели, и мало кто о них помнит, делят комнату с серьезными Американскими Президентами. Забытые ребята. Трюкач Дикки (Никсон), злодей, потерявший свои записи, и Джей Эф Кей, хороший парень, потерявший свою голову и породивший миф о «потере невинности», который Америка использует для оправдания всех своих грехов (включая Хиросиму). Образы, символы, воспоминания, маленькие триггеры. Самое волнующее ощущение в вашей жизни.
Общее ощущение от этого места, в двух словах, — мороз по коже. Не новая аналогия — странные восковые фигуры похожи на сюрреалистических предшественников поп-арта, но в отличие от большинства подобных творений, эти фигуры вызывают реакцию, которая не предполагалась сознательно — отвращение.
Близкий к этому, связанный с искусством опыт, — музей Стеделийк в Амстердаме, куда обдолбанные, пьяные британские туристы могут ввалиться, чтобы посмотреть на творение (если я не ошибаюсь) лос-анджелесского скульптора Эдварда Киенхольца. «Забегаловка» изображает салун в натуральную величину. На заднем фоне слышны фальшивые звуки музыки, выступают из сумрака, застывшие навек над своей выпивкой, фигуры. Их лица — часы, часы, замершие навсегда. Это пугает, потому что ты смотришь на фигуры, на бар и понимаешь, что когда тебя не станет, когда ты умрешь, то все закончится этим (Ад, где время замирает, и ты никогда не допьешь свой стакан). Голливудский Музей восковых фигур пугает, потому что эти люди там были или остаются богатыми и знаменитыми, а здесь для них все закончилось. Они даже не могут бежать отсюда. Все, кроме одного, в любом случае.
Иисус Христос не нуждается ни в табличке с именем, ни в представлении. У него есть борода и, в конце концов, больше ни один из экспонатов не распят на кресте. Но это после. Сперва Тайная вечеря. В случае Спасителя человечества, выбор времени играет важную роль, яркие огни и хоровое пение, доносящееся из магнитофона, окружают распятие, оставляя Тайную вечерю во мраке. Войдя в зал, где был убит Иисус, можно не заметить из виду Тайную вечерю. Так что хронология истории во многом зависит от зрителя. Не удивительно, что Тайная вечеря в данном случае является попыткой воспроизвести в трехмерном пространстве фреску Леонардо да Винчи. Давно умерший итальянец, гений, одаренный богатым воображением и сам незаурядный скульптор, вряд ли смог бы вообразить такое. Картина копируется повсюду. Вечно спящая, но пробуждающаяся и вглядывающаяся в тебя в странные, самые неожиданные моменты. Ты вспоминаешь, как видел ее, воспроизведенную актерами в постановке Стивена Беркоффа «Саломеи» Оскара Уайльда — хитрый театральный трюк, во время усекновения головы, а также, не весть каким образом нарисованной на булавочной головке, выставленной под микроскопом в «Музее крошечных вещей Миджа», в перерыве между отдыхом на пляжах испанского Коста дель Соль. Бог, как Леонардо, пробирается повсюду, он доступен в любых формах и размерах, работая тайными путями. Здесь, в Голливуде, Он больше, чем в жизни.
Можно задаться вопросом — что же это должно было быть — воспроизведение тайной вечери Христа или копия «Тайной вечери» Леонардо? Напоминание об историческом событии, мифическом событии или копия изображения? Должна ли чувствоваться какая-то разница здесь, в сознании зрителя, между Страстями и почти фотографически аккуратным изображением общего бессознательного итальянского католицизма. Затем голос, глубокий и благочестивый, точно из «Десяти Заповедей» Сесила Б. Де Милля, внушает посетителю взглянуть на сцену не так, как зритель смотрит на дешевую восковую копию ренессансного полотна, но как если бы вы стали незримым незваным гостем на ужине в ночь перед казнью Христа. Кажется, что ты можешь указать на Иуду и разоблачить его перед всеми учениками, пока они, чавкая, жуют пыльный восковый хлеб и фрукты, и спасти жизнь молодого назаретского революционера. (В самом деле, в книге Генри Линкольна «Святая кровь, святой Грааль», рассказывается о том, что Христос пережил свою предполагаемую казнь, и приводятся довольно убедительные доказательства). Вдруг произойдет ошибка во времени, как это случилось с мистером Споком, и посетитель Музея восковых фигур сможет изменить историю. Или, может быть, Генри Линкольн. Но нет, Иуда торжествует, вспышка света разрезает мрак, перемена сцены, и Христос убит. Лица актеров Беркоффа или персонажи Оскара Уайльда или полотно Леонардо, все выглядят одинаково, зритель и мир погружены во тьму.