«Они ускользнули от уз Земли, чтобы коснуться лика Господа…»
Как в реальной жизни, Космос — последний рубеж, рассматривается как новый вызов. Реальная жизнь в узком обыденном мире кажется мелкой и пустой. Как и лучшее в искусстве, вызов космоса — личное человеческое восприятие.
Фото: «Шоу ужасов Рокки»
Когда, как капитан Кирк или Брэд и Дженет, ты на минуту задумываешься о космосе, ты бросаешь вызов своему восприятию. И, возможно, ты поймешь, что являешься неотъемлемой частью гигантской неторопливой машины, или, может быть, ты — Бог, или Сын Сэма. Как бы то ни было, через понимание или придумывание своей роли, ты меняешь свое восприятие. Искусство поддерживает тебя в этом, искусство может быть полезным в качестве оценки вашего восприятия и личностного стимулирования, можете ли вы спасти мир. Свой мир. В связи с приведенной выше цитатой, не удивительно, что Хокни наполняет свое искусство очевидными ссылками на Пространство и Время, посредством всплесков на воде. Текучая, изменчивая, завораживающая. Вода. Лишь изменив восприятие, ты сможешь спасти мир…
Со всеми Его восковыми фигурами, четвертаками и десятицентовиками, Христианство, практикуемое церквями и почитаемое в музеях больше не способно сделать это для тебя. Христианство, как практика, со времен Святого Петра никогда не имело намерений делать это для тебя. Когда люди молятся Христу, который покинул их, или бросают монеты, целуют ноги или ведут священные войны, несомненно, они, как Шекспировские надоедалы, все слишком усложняют и воспринимают слишком буквально. Главный завет Христа, величайшего мага, — терпимость. Этот пророк говорил не о деньгах и кровавых побоищах, он призывал к изменению восприятия. Но то, к чему мы пришли, не его вопрос дело — его задача — что мы нашли в его образе, его словах, его кресте, используемом как оружие против наших вопросов, против изменений в нашем восприятии. Полностью искаженный, нечестивый образ, который используют против знаний, против перемен, против эволюции самой жизни, которую, как верит христианство, он создал. Некоторые люди верят, что достаточно просто одного лишь образа Христа, чтобы изменить человеческое восприятие. (Переменчивое, текучее, сонное, искаженное культурой, сквозь Время, во время. Он здесь, подает звуки из космоса. Он ушел, кровоточа, и глава оркестра, c сигарой «Craven A» в зубах, я знаю, склоняется, проверить убытки. Он перемещается самым таинственным способом, он желает знать, как играть. Смех. Аплодисменты. Ох-хо-хо. Большой кровоточащий нос. Истекающий кровью). Но, как и в организованной религии, утратившей свою цель, многое в искусстве, что могло бы быть использовано для изменения восприятия и, возможно, стимуляции эволюции, сконцентрировано на стиле, а не на содержании.
Здесь, в Калифорнии, мы финансируем активизировавшихся приверженцев евреев и арабов. Мнимые сторонники слов Папы, которые дает деньги на романтизированную борьбу ИРА и «защитникам жизни», сбрасывающим с лестницы беременную женщину, в знак протеста против абортов. Неонацисты и, еще более непопулярные здесь, социалисты. Как будничная, зыбкая реальность Калифорнии, реальный мир — непростое место и в таком сложном мире невозможно уничтожить конфликты и насилие, рабство и голод. У всех свои причины делать, думать и верить в то, что они хотят. У Чарльза Мэнсона были свои причины, у Ирода, Гитлера, Наполеона, Тоски, Иуды, ИРА и клингонов.
Невозможно решить проблемы, создаваемые подобными верующими, если человек придерживается линейной догматической системы верований и образа мышления. И, к сожалению, Христос вряд ли в буквальном смысле родится заново и сделает мир единым и гармоничным. Поиски «сокровища» Христа (или, если вам больше нравится «постижения») — аллегорическое путешествие, среди этих слов, этих икон, этих «последователей», этого креста, этой тщеты. Люди путают образы с посланиями.
Единственное решение — самое очевидное, хотя и самое сложное, духовное. Вот почему так важны изобразительное искусство, литература и музыка. К несчастью, современное визуальное и концептуальное искусство немногое может предложить для оживления восприятия зрителя, но, несмотря на отсутствие линейной структуры, оно, по-видимому, все же имеет преимущество перед литературой, поскольку литераторы ныне не способны передавать подлинные мысли и эмоции.
Я не поеду в Диснейленд, Диснейленд — это ад на земле. Я знаю. Его показывают по телевизору, когда я, все еще не привыкший к смене часовых поясов, просыпаюсь в шесть часов утра. Я достаю банку замороженного йогурта из холодильника, которым подпираю входную дверь, вместо ключа. Застыв на месте, пялюсь в окно. За окном медленно поднимается солнце, пробиваясь сквозь смог.
Мне нравится утро. Земля выглядит взволнованной, как беременная женщина, раздувшаяся от времени и грядущих возможностей. Прохладный, чистый воздух, тихое, едва незаметное сияние делает Лос-Анджелес похожим на прекрасную пустынную акварель. Чистенькую, хранящую сны. Пробуждающуюся, открытую, полную ожиданий.
На автостоянке внизу спит человек, он резко просыпается, почесывается, затем срет. Берет тележку из супермаркета и уходит к утреннему солнцу. По телевизору показывают людей в подземном аттракционе под названием «Маленький мир» в Диснейленде, и я смотрю, как один писатель объясняет, что дьявол на самом деле американец, который хочет научить мир петь. Декорации этого аттракциона страшнее, чем персонажи на картинах Иеронима Босха — омерзительные детишки, которых следовало убить в младенчестве, со своими гнусными родителями, все разодетые в национальные костюмы, которые никто никогда не носил. Отвратительные создания пляшут и поют популярные детские песенки о «единстве душ», типично для Диснея. Мир — непростое место, но в Америке все проблемы могут быть сведены к пластику и воску, сделаны простыми, безопасными, симпатичными и, как Христос в Восковом музее, удивительно АМЕРИКАНСКИМИ. Уединенное место, где кто еще верит. Во что-то…
Калифорния вся на поверхности, ничего внутри. Без грязи и дождей Лондона или Нью-Йорка здешние обитатели живут под глубоко укоренившимся, страшным наказанием: счастливая жизнь под солнцем. Все время под их ногами в сандалиях и за их черепом звучит шепот Сан-Андреаса. Наверху блестящая металлическая змея преломляет свет и расплывается на жаре. Без движения.
Волдыри. Бесцельность висит в воздухе. Социальная незащищенность прорывается как нарывы. Калифорния теперь утратила общественное самооправдание, культурную историю и какое бы то ни было чувство духовной удовлетворенности. Калифорния просто существует. И не на что жаловаться, когда у тебя во дворе за домом растут пальмы. На самом деле поведение калифорнийцев провоцируется климатом, в котором более разумно ходить и на работу и в свободное время в джинсах, шортах, майках. Одежда влияет на поведение. Если идешь по улице в бермудах или драных джинсах, невозможно воспринимать себя так же серьезно, как если бы ты был в сером фланелевом костюме или грязной спецовке, сражаясь с брызгами из-под колес машин и дождем. Поэтому террористы и священники — европейский феномен, в Калифорнии у тебя есть кокаин, культы и реклама. Люди интересуются тем-сем-«этизмами» и «тотизмами» и всем, что нароют в поисках смысла. В Калифорнии почти что-то происходит. О, да.