Но Род Серлинг и Артур Кестлер прокляты, и сегодняшние совпадения можно легко объяснить. Поп-культура, татуировки, радар-для-мусора, активизированный пивом и поисками в музыкальном автомате, вот, что мы, британцы, разделяем с Америкой. «Особые отношения», что удивительно, существуют. Политические (Британия по-прежнему более важна для Америки в политическом смысле, чем Германия), экономические (Британия — самый крупный зарубежный инвестор) и, поскольку сорок процентов американцев до сих пор заявляют, что у них не просто британские, а именно английские корни, национально. Но главным образом наши отношения — культурные, и лучше всего они отражены в поп-культуре.
На улице какие-то беспорядки, и двое вышибал запирают дверь. Снаружи доносятся голоса, кричащие тем, кто внутри, что все они — покойники. Бармен вызывает по телефону копов, кто-то говорит — «у него пистолет». Я за пять секунд становлюсь трезвым как стеклышко. Но все это кончается также быстро, как началось. Люди продолжают танцевать, двери открыты, я спрашиваю у бармена, что случилось. «Да так, просто какие-то мудаки», — отвечает он. Я иду пешком две мили до своего отеля с ощущением, точно в хребет мне вонзили кочергу, и крошечные волоски на шее стали дыбом. Почему копов никогда не бывает видно, когда они нужны?
Посреди загара и мускулов Калифорнии, Хьюберт Селби-младший, маленький тощий астматик, кажется чем-то совсем чужеродным. Селби, бруклинец, ныне живущий здесь, в Голливуде, в Северном Орландо, никогда не был такой поп-звездой, как Берроуз или Буковски, но как писатель, проникнувший в грязное нутро Америки, он равен им.
Он работал юнгой на «Дреджерс», затем на кораблях «Либерти», он заболел туберкулезом в восемнадцать лет в Германии, и ему давали не больше трех месяцев жизни. Этот опыт изменил его жизнь. После того, как ему удалили часть легкого, и он провел три года на больничной койке, читая книги и, как выражаются писатели, Селби нашел себя в родном Бруклине, где разделил бар с писателем Джилом Соррентино. Соррентино стал его наставником, Селби стал самоучкой, алкоголиком и написал один из самых значимых романов десятилетия. Я прочел «Последний поворот на Бруклин» в шестнадцать лет, впечатлившись 75-пенсовой обложкой, которую украшала надпись: «ИЗДАНИЕ ПОСЛЕ СУДА. ПОЛНОЕ, БЕЗ КУПЮР». Я полюбил эту книгу и дал почитать ее своим недоверчивым друзьям. Они тоже ее полюбили.
Несмотря на переизбыток секса и насилия, наркотиков, грязи и беспросветной черноты, вызванной нищетой, пагубными привычками и разбитыми мечтами, «Поворот» — одна из самых морализаторских книг. Мораль, отражающая реальность упадка, но не осуждающая его. Его другие книги — «Комната», «Демон», «Реквием по мечте» и «Песня бесшумного снега» — продолжают эту тему. Герои Селби, угнетенные, отчужденные, напуганные, живут в атмосфере насилия, которое расползается по всем большим городам, как смог. Но у персонажей Селби есть и еще кое-что общее, они все чего-то ищут. Люди, одержимые демонами, пристрастившиеся к алкоголю, сексу, азартным играм. Они — люди, обладающие самосознанием, робкие и виноватые, пойманные в замкнутый круг наваждений и сожалений. Они утратили контроль над своей жизнью и «пространством», которое они занимают можно назвать стойку бара или койку в камере или бесперспективную работу или несчастливый брак. Они стремятся бежать, но считают себя слишком напуганными или неспособными даже попытаться.
Иллюстрация: Хьюберт Селби
Несмотря на очевидную мораль подобных историй, «Последний поворот» был запрещен в Англии, в соответствии с законами о непристойности, несмотря на то, что в его защиту выступили такие люди, как Джон Мортимер и Энтони Берджесс, был признан «непристойным» на суде в Олд-Бейли в июне 1967 года. Селби присоединился к компании Джеймса Джойса и Д.Г. Лоуренса, мне неловко, и, как обычно, закон в Англии выставил себя полной задницей. «Honi soit qui mal y pense».
Через год книга была оправдана в Суде по уголовным аппеляциям, а теперь Ули Эдел снял по ней фильм. Я не могу судить по книге о фильме, но его назвали «100 минутами коммерческой джинсы с многочисленными детальными эпизодами ультра-насилия». Я не могу ждать. (Пришлось. С момента написания я посмотрел фильм и моя острая, критическая, четко сформулированная оценка этого… ну почти ОК).
«Думаю, я не позволю тебе остаться в кинобизнесе».
Также в Голливуде, на Бартон-авеню, живет Кеннет Энгер. Ныне он более известен благодаря своим сплетенным «библиям» — «Голливудский Вавилон I» и «Голливудский Вавилон II». (Если верить неопубликованной работе Дейла Эшмуна, знаменитое «пропущенное» фото на 285 странице в «Голливудском Вавилоне II» — ЭТО Марлон Брандо или кто-то очень на него похожий, делающий минет — он утверждает, что Энгер сам показывал ему эту фотографию). Хотя ныне он богат и знаменит благодаря своему копанию в грязном белье, не стоит забывать, что Энгер также один из наиболее влиятельных независимых кинорежиссеров Америки.
Фото: Кеннет Энгер
Как писал Карел Роу, фильмы Энгера крайне символичны и очень насыщены. Задумчивая кинодокументалистика декадентской Америки, наполненная иконами, вырванными из больничной постели Калифорнии. Как и фильмы Уорхола, его творения были авангардом, балансирующим между томительным потаканием собственным слабостям и Видением — зачастую неудачно. И как у Уорхола, Джека Смита и ряда других кинорежиссеров, его искусство очень контекстуально и полно магии. Он снял свой первый из уцелевших фильмов, черно-белую короткометражку под названием «Фейерверки», в 1947 году, когда ему было всего семнадцать. Фильм стал довольно известным, потому что его поддержал никто иной, как Жан Кокто, чей фильм «Кровь поэта» оказал большое влияние на Энгера. Кокто был магом, и одним из самых влиятельных, как нам уже известно. Он был, как я уже говорил, включен в ряд оккультных документов, как глава Приората Сиона — тайной масонской секты, ведущей происхождение от тамплиеров, которые хранили какую-то великую оккультную тайну (очевидно то место, где хранится кровь [то есть — гены] Христа).
Когда смотришь на работы Энгера, то понимаешь, что влияние Кокто и связь с оккультизмом совершенно очевидна. Энгер был одним из первых современных художников, одержимых Алистером Кроули, он использовал свои фильмы, как Кроули использовал свои тексты, стихи и ритуалы — чтобы создать (кинематографический) ряд символических посланий.
Интерес к оккультизму среди художников-экспериментаторов в целом, и кинорежиссеров в частности, ныне стал уже традиционным явлением. Во многих случаях это связано с тем, что художникиРхотят говорить о своей работе не только в «художественных» терминах, чтобы добавить веса своим суждениям, но Майя Дерен, Серит Вин Эванс, Холлис Фрэмптон, Дерек Джармен и другие использовали оккультные образы и ритуалы в качестве системы, отражающей внутреннее состояние и утопистские социальные перемены.